Конец лета

— Я ее отец. — Шепотом сказанные слова прозвучали достаточно властно, и они обе кивнули, пока он осматривался вокруг. Он тотчас нашел ее, совсем маленькую, еле различимую посреди кровати, трубок, приборов, на которых точно фиксировалось любое изменение ее дыхания. На мгновение, вглядываясь в ее лицо, он ощутил, как цепенеет от холода. Цвет лица у нее был беловато-серый, и она казалась ему совсем незнакомой, пока он не подошел поближе и в изувеченных чертах ее лица не узнал своего ребенка. Хотя эти трубки, бинты и следы боли изменили ее до неузнаваемости, это была его Пилар. Он долго смотрел на нее, лежащую с закрытыми глазами, а потом совсем бесшумно подошел поближе и осторожно нагнулся, дотронувшись до ее руки. Она чуть-чуть встрепенулась. Пилар открыла глаза. В них не было улыбки, только проблеск того, что она его узнала.

— Пилар, ma chérie, c'est Papa[60]. — Он с трудом сдерживал слезы, не сказав больше ни слова, он молча стоял, не спуская с нее глаз, держа за руку и внимательно разглядывая ее, пока она снова не закрыла свои небесно-голубые глаза. Ему показалось, что из комнаты выкачали весь воздух, и было чрезвычайно трудно думать, видеть и дышать. Как это могло произойти? Как? И с его ребенком? Он почувствовал, как у него подкашиваются ноги, и на мгновение подумал, что его стошнит, но продолжал стоять, смотреть и держать маленькую бледную руку. Даже на ногтях ее пальцев появился странный мраморного цвета оттенок; ее легкие с трудом наполнялись воздухом. Но он стоял рядом, стоял здесь без движения, не говоря ни слова, только глядя на нее.

Сидя в глубине комнаты, совсем тихо, Дина наблюдала за ним. Она не вымолвила ни слова, когда он вошел в палату, а он не видел ее, скрытую от глаз чудовищными аппаратами.

И только минут двадцать спустя он наконец увидел знакомые черты лица и эти глаза, наблюдающие за ним с безнадежным отчаянием во взгляде. Он удивился, найдя ее здесь, как если бы не рассчитывал на это. Почему она не сказала ни слова? Почему тихо сидела здесь? Когда она пришла? Или она была просто в шоке? Она выглядела ужасно, была так же бледна, как и Пилар.

— Дина… — Он почти прошептал это. Она не сводила глаз с его лица.

— Привет, Марк. — Он кивнул, и его взгляд снова обратился к Пилар.

— Когда ты пришла сюда?

— В пять часов.

— Ты была здесь всю ночь?

— Да.

— Есть изменения?

Ответом было молчание. Марк снова посмотрел на нее вопрошающим взглядом.

— Похоже, ей стало хуже. Я выходила на время… ранее… я должна была… я заехала к твоей матери, чтобы оставить у нее свои вещи. Меня не было около двух часов, и… когда я вернулась, похоже, у нее возникли проблемы с дыханием. Киршманн был здесь в тот момент. Он сказал, что, если ей не станет лучше в ближайшие несколько часов, они снова будут оперировать. — Она вздохнула и опустила глаза. Ей показалось, что в эти два часа она утратила их обоих. И Пилар, и Марка.

— Я только что прилетел.

Лгун. Это не так. Ты прилетел два часа тому назад. Куда ты ездил? Но Дина не сказала ни слова.

Они оставались в таком положении еще в течение часа, пока не пришла сестра и не попросила их выйти на несколько минут — нужно было сделать перевязки. Дина медленно поднялась и вышла из палаты. Марк задержался там еще на мгновение, не желая покидать свою дочь. В мыслях Дина снова перенеслась к сцене в аэропорту. Все было так странно. Она не видела его уже два месяца, и они едва поздоровались. Она не могла изображать счастливую сцену встречи. Все вдруг стало ненужным. Он не стремился к этому также, возможно, из-за того, что был в состоянии оцепенения по поводу несчастья с Пилар.

Она бродила взад и вперед по залу, печально, с опущенной головой, вспоминая отрывки молитв, знакомые ей с детства. У нее не было времени, чтобы уделять внимание Марку; все ее силы должны быть потрачены на Пилар. Она слышала, как он подошел сзади, но не обернулась, а продолжала идти, шаг за шагом вперед, пока не дошла до конца зала, и постояла у окна, безучастно глядя на глухую стену рядом стоящего корпуса. Она смогла заметить, как он возник сзади благодаря отражению в стекле, в которое она смотрела.

— Дина, чем я могу помочь? — Его голос звучал приглушенно и устало. Она медленно покачала головой. — Я не знаю, что сказать. — Он заплакал, и у него перехватило дыхание. — Я был не прав, когда подарил ей…

— Теперь это не имеет значения. Ты сделал это. Дело сделано. Это могло случиться в тысяче других случайностей. Она попала в аварию, Марк. Какое теперь имеет значение, кто был виноват в этом, кто дал ей мотоцикл, кто… — Голос Дины задрожал.

— Mon Dieu…[61]. — Она увидела, как он закрыл лицо руками и затем выпрямился, сделав глубокий вздох. — Мой Бог, если только она выкарабкается из всего этого. А что, если она не сможет ходить?