Кондотьер Богданов

Евпраксия закусила губу, повернулась и ушла. Следом потянулись остальные. Выскочившая из-за спин Неёла поднесла летчику пирожок и кувшин молока. Богданов ощутил зверский голод и набросился на еду. Пока он ел, толпа рассосалась, остался только Данило.

— Мы тревожились! — сказал сотник, помогая Богданову подняться. — Сказали, со вчерашнего утра не выходил.

— Так это случилось вчера? — удивился Богданов.

Данило кивнул.

— Люди заглядывали к тебе и видели: лежишь с Анной. Думали: она умерла, ты мертвую ее обнимаешь. Тревожились за твой рассудок. Потом прибежали — исчез! Куда пошел — никто не видел. Стали искать. Побежали к бане, а ты здесь… Здрав ли ты, брате?

— Здрав! — ответил Богданов.

Он и в самом деле чувствовал себя лучше. Томила слабость как после долгой болезни, но это можно терпеть.

— Я пойду к ней! — сказал Богданов. Данило кивнул.

…Аня не спала. Лежала и смотрела на него ясными, блестящими глазами. Богданов потрогал ее лоб — жара нет. Она вообще не выглядела больной!

Поколебавшись, Богданов откинул перину, завернул ей рубашку и стал разматывать повязку. Она безропотно позволила себя приподнимать и ворочать. Когда грудь открылась, Богданова ждал шок. Раны не было! Розовые пятнышки молодой кожи, как когда-то на месте ранения осколком — на груди и на спине. На спине пятнышко в виде трехлучевой звездочки — по форме наконечника стрелы.

Богданов бросил ненужный бинт и присел на перину.

— Андрей! — внезапно спросила Аня. — Это правда?

— Сам не могу поверить! — сказал Богданов. — Сквозное ранение груди! Зажило! За сутки!

— Я не об этом! — она поморщилась. — Слова, которые говорил вчера?

— Ты слышала? — удивился Богданов.

— Каждое слово! Могу повторить!

— Не стоит! — сказал Богданов. — Понимай, как хочешь, и поступай, как знаешь, но говорил, что думал. Что давно в сердце носил.

— А как же княжна?

— Никак!

— Совсем-совсем?

— Наверное…

Глаза ее повлажнели.

— Тебе плохо? — встревожился Богданов. — Рана болит?

— Сердце…

Он взял ее запястье. Пульс отозвался упруго и ровно.

— Что ж ты раньше молчал? — прошептала она. — Почему?…

Богданов наклонился и коснулся губами розового пятнышка под ключицей. Она вздрогнула и умолкла. Маленькая грудь с розовым соском оказалась рядом, Богданов поцеловал этот нежный бутон. Бережно и ласково. Затем, чтоб не обидно, поцеловал и второй. Легко касаясь губами гладкой кожи, он двинулся к пупку, спустился ниже и замер у завитков русых волос. Когда поднял голову, взор ее был затуманен. Богданов осторожно опустил ей рубашку на всю длину тела, расправил складки, укрыл периной. Затем встал.

— Ты куда? — встревожилась Аня.

— Спать! Глаза закрываются.

— Ложись! — она хлопнула по перине.

— Аня! — нахмурился Богданов. — Я хочу спать!

— Другого не предлагаю! — обиделась она. — Я же не Клавка! Зачем валяться на жесткой лавке? Места хватит!

Богданов сбросил рубаху, сапоги и с наслаждением вытянулся под мягкой периной. Она немедленно подкатилась, примостила голову на его плече.

— Андрей! — сказала тихо. — Ты можешь повторить?

— Что?

— Те слова.

— Анечка! — сказал Богданов. — Милая, родная моя! Я тебе повторю, я тебе скажу много нового, я расцелую тебя от макушки до пяток, но позже. Смертельно хочется спать!

— Ладно! — сжалилась она. — Спи! Только смотри — обещал!..

Уснул он мгновенно. Опершись на локоть, Аня смотрела на его лицо. Осторожно поправила упавший на глаза чуб, разгладила усы, затем ласково поцеловала закрытый глаз.

— Лисикова! — пробормотал он сквозь сон. — Накажу!

Она засмеялась и пристроилась на его плече.

— Я теперь не Лисикова! — сказала довольно. — Я — Богданова!

* * *

Богданов проснулся рано. В полку он привык летать ночами, а спать днем, поэтому рассветов не наблюдал. Только здесь оценил эту радость. Первые, прозрачные лучи солнца, падающие сквозь окошко, пляшущие в световых потоках пылинки, щебет птиц за стеклом… Богданов потянулся и сел. Аня спала, уткнувшись лицом в подушку. Перина сползла, оголив ее спину. Богданов бережно прикрыл и спрыгнул на пол. Оделся и вышел. В конюшне он оседлал мышастого и поскакал к реке. Там бросил поводья, разделся и нырнул с высокого берега.

Прохладная вода обожгла. Богданов выскочил на поверхность, завопил дурным голосом и широкими саженками рванул к другому берегу. Выскочив из воды, повалялся на песке и поплыл обратно. Оказавшись под обрывом, нырнул, достал пальцами песчаное дно и пробкой выскочил на воздух — глубоко. Сила и здоровье переполняли его. Нырнув еще разок, в этот раз не до дна, Богданов выскочил на поверхность, лег на спину и расставил руки. Течение медленно несло его, он не препятствовал. Чистое, словно умытое солнышко светило в лицо, согревало тело, Богданов закрыл глаза и отдался потоку. Это было хорошо! Он так разнежился, что едва не задремал. Недовольный гогот привел его в чувство. Богданов открыл глаза. Течение снесло его прямо в стаю гусей. Большие, серые птицы, расступившись, недовольно косились на человека. На берегу встревожено смотрел на чужака мальчик лет пяти.