Конан-варвар. Неизвестные хроники

— Возможно. А возможно, ему кто-нибудь и помогал: помнишь, некоторые раны были не столько резанные, сколько — рваные. Такие саблей не нанесёшь. А только чем-нибудь вроде… Да, серпа! — говоря это, Конан, поднявший вдруг голову, чуть отступил, мгновенно снова выхватив верный меч, и встав в боевую стойку.

На них, угрожающе загребая передними конечностями, двигалось очередное чудище.

Это оказалось похоже, скорее, на богомола. Жуткого, гигантского богомола, действительно вооружённого серповидными сегментами на передних лапах. То, что чудище раскачивалось из стороны в сторону, делало его ещё страшней — в дополнение к немыслимо противной треугольной морде с шарами водянистых, зелёно-серых в свете лампадки, глаз по бокам головы.

— Не высовывайся! — только и успел крикнуть Конан, прежде чем существо сделало внезапный выпад, попытавшись достать его живот одним из серпов.

Остальная схватка прошла без реплик: чудище наступало, стараясь сблизиться, и нанося удары то левой лапой, то правой. Киммериец отступал, только и успевая отбивать страшные «сабли-серпы», и ругаясь на всех языках Ойкумены!

Садриддин отступал тоже, пытаясь освещать коридор, и не мешать манёврам варвара, то резко прыгавшего в сторону, то пытавшегося пробиться к ногам твари. Ничего не получалось: та надёжно перекрывала всё пространство коридора!

Юноша отошёл к левой стене, перехватил рукоять, прицелился…

Острый зуб мизерикорда вонзился именно так, как он наметил: в огромный глаз твари! Та завизжала, вскинув передние лапки к морде, и засучила, затопала в ярости по плитам пола четырьмя ножками!

Но уж Конан не стал ждать, пока тварь опомнится: в два гигантских шага он преодолел разделяющее их расстояние, и перерубил тонкую сяжку, соединяющую брюшко с головогрудью!

Половинка с руками-серпами отвалилась, грохнувшись на пол прямо перед ним. Но киммериец не стал сразу добивать монстра, а быстро отступил, оказавшись вне досягаемости всё ещё конвульсивно машущих передних конечностей:

— Проклятье! И живучая же гадина! Чуть не зацепила. А ты ещё раз — молодец. Уже начинаешь мыслить стратегически! Похоже, из тебя выйдет толк. Когда окажешься на месте Мохаммада шестого, главное — не забывай, откуда вышел. Не дави народ новыми налогами.

— Конан! Ты это — всерьёз?

— Конечно! Когда ж мне тебя предупреждать и наставлять, как не сейчас? А вдруг меня убьют, и тебе придётся заканчивать всё самому?

— Конан… Давай не будем о смерти! Я бы всё-таки предпочёл, чтоб ты остался жив.

— Я тоже. Однако надо быть реалистом: Ворух-то… Не дремлет. А твари — всё сильнее и изощрённее. Думаю, скоро встретимся и самим их создателем. А тогда будет не до напутствий будущему Правителю Биркента и окрестностей…

Коридор ничуть не изменился: оштукатуренные стены из саманного кирпича, мраморный пол, потолок, теряющийся во тьме. Конан уже два раза подливал масла в лампадку: ход в покои падишаха тянулся третьи сутки. Во всяком случае, они делали ночёвку уже два раза.

Садриддин уже успел рассказать, как, совсем мальчишкой, нашёл крышу соседа, с которой было неплохо видно сад прекрасной, тогда — девочки: Малики. Влюбился, конечно, с первого взгляда: «Вот не поверишь, Конан, когда она посмотрела через плечо — словно кипятком обдала! Ну, я сравниваю с тем, что пережил совсем мальчишкой, когда уронил казан шурпы на ногу…»

После этого отрок Садриддин пошёл работать водовозом, чтоб заработать на уроки игры на рубобе — песни и стихи заучивал, а затем сочинял и сам.

Принцесса, вроде, отвечала взаимностью, смотрела на него, когда он, схватившись за горло, в котором перехватывало дыхание, стоял, застыв, на крыше… И он даже один раз забрался в сад дворца, (Ну, эту историю Конан уже слышал!) и провёл с вожделенной мечтой своей юности восхитительные два часа — время до первого обхода дворца ночной Стражей. Ну а дальше…

Что было дальше, киммериец знал и так: рассказы о внезапной атаке, и позорном бегстве даже преданнейших, и всё равно казнённых потом за трусость личных телохранителей, давно превратились в легенды и сказания.

В свою очередь и Конан поведал юноше кое о каких своих приключениях. Садриддину оказалось особенно интересно слушать о тех, что происходили с Конаном в бытность корсаром. Оно и понятно: море в окрестностях Биркента существовало только как бесконечное пространство, до горизонта занесённое песком. Ну, варвар и рассказывал… Однако то, что они всё ещё спали по очереди, не позволяло слишком уж углубляться в дебри воспоминаний.

Зрение юноши привыкло к полумраку за эти дни настолько, что видел он теперь почти так же хорошо, как варвар. Слух тоже обострился: в коридоре нависала оглушительная, нереально густая и глубокая, тишина, в которой даже падение на пол волоска было отчётливо слышно.