Конан-варвар. Неизвестные хроники

— Мастер-то ты, конечно, мастер. Однако — двадцать процентов! Не-ет, это уж слишком. И не забывай: не один ты знаешь языки. Древние наречия знает и Хассан-кривошеий. И Шухрат-одноногий. И Муртазбек. И…

— Ладно, хватит перечислять. Пусть будет пятнадцать!

Конан возмущённо (делано!) фыркнул:

— Юркисс! Пойми ты одну простую вещь! Мы ещё даже не знаем, что там хранится — ну, в том месте, которое указывает проклятая карта! А вдруг там — вовсе не сокровища?

— Сокровища там, или не сокровища — а я хочу пятнадцать процентов от того, что вы там найдёте! И не надо мне втюхивать про Хассана. Он меньше тридцати не возьмёт!

Конан, прикидывая, что примерно так и обстоят дела, тем не менее повозмущался, что это — чистый грабёж, и что сидя дома старик-меняла фактически ничем не рискует, а всю работёнку, вероятно, грязную и опасную, придётся делать киммерийцу и его команде, и при этом рисковать жизнью и прочее такое…

Как раз вот это — традиционный восточный торг! — и продолжалось минут десять.

Сошлись на десяти. И ещё Конан умудрился выторговать в счёт будущей добычи и три бочки солонины — но уже под двадцать процентов!

— Ладно. К делу. Где карта-то?

Конан достал из-под куртки тщательно оберегаемый, и завёрнутый в водонепроницаемый пергамент, свиток.

— Свет! — замечание относилось к мальчишке.

Словно по волшебству, спустя буквально пару секунд, за затылком менялы возникла плошка-коптилка с маслом, дающая, впрочем, вполне приличное освещение.

Старый плут долго и придирчиво изучал свиток. Щурился, морщил нос. Даже поколупал в паре мест кривым и грязным ногтем. Затем с видимым разочарованием откинулся глубже на подушки. Проворчал:

— Ничего не выйдет из нашей договорённости, Конан. Да и вообще — ничего не выйдет. Разве что ты найдёшь того, кто действительно знает этот язык.

— Погоди-ка, Юркис… Разве это — не древне-стигийский?!

— Нет. Тут всё несколько хитрее. Древне-стигийский — только алфавит, — заметив недоуменные переглядывания Конана с Велтраном, меняла пояснил, — Ну, буквы, проще говоря. А само послание написано по пунисски. Этого языка не существует уж лет двести. Так же как и самого государства. И народа. Вырезали их всех под корень кочевники из Вендии. Какая-то там у них была война на религиозной почве. То ли кому-то уж слишком противному и кровожадному поклонялись эти самые пуниссы, требуя от вендийцев людей для жертв, то ли ещё чего — никто точно не помнит. Но и народа и языка давно уж нет. И я даже не знаю, какой умник смог написать на нём целое послание.

— Ну, какой умник смог написать — мы знаем. Но от этого не легче. Потому что он тоже — того. Словом, там же, где и твои, Мардук их задери, пуниссы.

Ты лучше скажи, что нам теперь делать-то?

— Хм-м… — старик пошкрёб в тощенькой козлиной бородке. — Что делать, я и сам пока не знаю. Одно могу сказать — если и есть где человек, владеющий пунисским — так это — точно не в Манзее! Может, имеет смысл попробовать поискать там, где она раньше располагалась? Ну, пунисская империя?

— А где это?

— Конан! Как не стыдно! Уж ты-то — попутешествовал! Должен знать, где находятся Чёрные Королевства! Или уж — догадаться. Потому что Вендия — как раз через пустыню от них! «Любимые» соседи, словом.

— Ага, понятно. Что ж. Спасибо и на этом, Юркисс.

— Честно говоря — не за что, Конан. И знай: это — первый раз, когда я что-то рассказал тебе, или кому бы то ни было, фактически задаром. В счёт, так сказать, наших хороших и доверительных отношений! Или я такой добренький, потому что болею…

Конан насчёт «хороших и доверительных» отношений не заблуждался.

Поэтому не удивился, когда их, уже стоящих на пороге, окликнул дребезжащий, но исполненный хитрецы и стали, голос:

— Конан! Если найдёшь переводчика, помни: солонину в долг дам даже под пятнадцать процентов!

Проходя мимо невольничьего помоста, где как раз огромный и голый до пояса распорядитель нахваливал очередную партию живого товара, обливаясь потом под нещадно палящим полуденным солнцем, и зло шипя на «мерзавцев», не желающих стоять так, чтоб видно было, какие они «здоровые и крепкие», Конан и Велтран препирались.

— … а я сразу сказал, что ничего из этой затеи не выйдет! Эта гнусная сволочь наверняка неспроста зашифровала всё именно на пунисском! Значит, это — или очередная его ловушка, или…

— Или памятка себе самому, любимому, чтоб не забыть чего. Особенно, если он к тому моменту, как её составить, просидел там, на острове, лет десять. Он же не мог не понимать, что шансы на то, что там его подберёт какой-нибудь случайный корабль — мизерные! Вот, наверное, и боялся забыть все… э-э… Тонкости.

— Вот именно Конан, вот именно! Потому что — что бы там не было, (Но вряд ли что-то такое, чего нельзя было бы продать — иначе эта старая лиса Юркисс и не заикнулся бы про проценты!) оно наверняка хитро спрятано. И — охраняется!