Девица на его плече что-то закричала. Бросив взгляд назад, Конан обнаружил, что вход начала перекрывать неторопливо опускающаяся сверху капитальная решётка!
Он и сам заорал, и наддал что было мочи, хотя бежать задом оказалось ужасно неудобно и медленно! Но в последнюю секунду Конан кинулся на пол, и бросил вперёд, под острия пик, свою ношу, и проскочил, уже на спине, и сам!
Острия чуть скользнули по могучей груди, оставив три кровоточащих бороздки…
Со скрежетом и грохотом острия пик ударили в пол: мозаичные плиты словно скрючились, пошли трещинами от удара! Ещё более страшный грохот и рёв, словно из глоток тысячи раненных медведей, донёсся изнутри, со стороны алтаря!
Конан не придумал ничего лучше, как снова взвалить даже не попытавшуюся подняться на ноги удивлённую девушку на плечо, и ринуться прочь со всех сил — благо, бежать уже можно было нормально!
За спиной гремело и ревело, иногда словно потоки пламени лизали его обнажённую спину, заставляя щуриться, трясти лохматой головой, и рычать, а омерзительный запах горелой плоти и жжёных волос бил в ноздри, заставляя наддать ещё! Конан, мощно втягивая обжигающий воздух широко открытым ртом, продолжал нестись из последних сил, крепко вцепившись одной рукой в опал, а другой — в извивающееся, и почему-то пытающееся слезть с плеча тело…
Сзади раздался оглушительный взрыв!
В спину киммерийца словно дунули ураганы всех океанов! Его подхватило вихрем, и пронесло шагов двадцать! После чего бросило лицом вниз прямо в мелкую, и затянутую зелёно-жёлтой ряской, лужу заболоченной равнины Мазори.
Однако он успел бросить подальше вперёд ту, что нёс на плече: пусть хоть она спасётся!..
После этого оглушающая чернота навалилась на его голову, и он уплыл во тьму Валхаллы…
Однако оказалось что никуда он не уплыл.
Очнулся от того, что кто-то брызгал ему в лицо слегка воняющую болотом воду, и сильно хлопал по щекам, что-то надрывно-рыдающее приговаривая женским голосом.
Кром, что с ним случилось?!
Открыв глаза, и увидев над собой крохотное, чумазое и заплаканное детское личико, он всё вспомнил. Спросил по-зингарски:
— Погони нет?
Девушка недоумённо поморгала — явно не поняла. Может, попробовать по-местному, по-шемитски?
О! Сработало. Тоненький и охрипший, сорванный от крика голосок, ответил:
— Нет-нет! Никого там из жрецов не осталось! Но вот вокруг нас сейчас… Может, посмотришь, о мой спаситель? Хотя они ближе, чем на пять шагов пока не подходят…
Конан повернул голову.
А-а, старые друзья! Вокруг хлопало пастями с ужасающими для неподготовленного взгляда орудиями убийства, стадо в десяток коперов, переминаясь с ноги на ногу, но не смея подойти ближе. А приятно: стало быть, ладанка с грибами ещё работает…
— Плесни в них водой — как только что плескала мне в лицо. — Конан кивнул в ответ на немой вопрос и удивлённо расширившиеся глаза густо-синего цвета, казавшиеся непропорционально большими на крошечном личике. — Вот-вот: зачерпни прямо ладонями, и плескай!
Стаду одной пригоршни оказалось мало: девушка брызгала трижды, пока коперы не соизволили возмущенно не то — заржать, не то — зареветь, зафыркать, и ретироваться, сердито хлюпая по трясине огромными стопами, и подёргивая длинными плетями почти конских хвостов. Девушка вздохнула явно с облегчением. Подошла снова к нему:
— Ты… как?
Киммериец потянулся, лёжа на спине, проверяя все мышцы и органы…
Болеть, вроде, особенно ничего не болело, если не считать того, что чувствовал он себя так, словно пару суток играл в перетягивание каната со стадом слонов-Нэссов.
Он криво усмехнулся:
— Нормально. Хотя, конечно, бывало и получше. Я — Конан-киммериец!
— Спасибо, Конан-киммериец. Я уж думала, пришёл мой смертный час! — девушка шмыгнула носом, трогательно его сморщив, и смахнув непрошено выступившую вдруг слезу, — А как ты узнал, что меня принесут в жертву именно сегодня, в день после нарождения новой Луны?
Конан подумал, что пытаться соврать, чтоб выглядеть лучше, чем он есть, смысла нет:
— Никак я этого не узнавал. Я — просто наёмник. Меня прислали сюда украсть опал Нэсса, и обещали заплатить за него неплохие деньги. А тебя, кстати, мне как называть?
— Опал. И я — избранная Дочь Нэсса.
Когда первый порыв естественного удивления прошёл, и Конан смог закрыть рот, ему пришла в голову странная мысль:
— Так вот это, — он указал на всё ещё лежащий поблизости овальный камень, переливающийся всеми цветами радуги в свете заходящего солнца. — не опал?!
— Опал. Но — не опал Нэсса. Это опал Тимуды. Это ему меня должны были принести в жертву. И это его должны были омыть в моей крови. Чтоб Тимуда в очередной раз возродилась. Тогда двенадцать Избранных жрецов-Нэссов снова совершили бы акт священного соития! Ну, ты же их всех видел? И даже позаботился о том, чтоб они… — девушка запнулась, нервно хихикнув, — ни в какой акт вступить не смогли!..