Конан из Киммерии

В голове девушки мелькнула мысль, что она, вероятно, уже сошла с ума, ведь ничто и никто не может смотреть одновременно сверху и снизу, из бездонной пропасти и с головокружительной высоты; а ведь было именно так, это нечто смотрело на нее отовсюду. И в то же время, и она знала это совершенно определенно, оно было реальным, осязаемым, вполне материальным, а если ее даже обманывало зрение, то уж никак не обманывало тело, которое вдруг ощутило холодное прикосновение не то лапы, не то щупальца. То, что проползло по ее ноге, было холодное, но вместе с тем жгло, словно раскаленный уголь, скользкое и в то же время шершавое, оно абсолютно отличалось от чего бы то ни было, хоть раз прикасавшегося к ее телу. Натала вскрикнула от омерзения. В этом прикосновении сконцентрировалась вся непристойность, вся похоть, все распутство, которое копилось среди отбросов земной жизни со дня ее зарождения. Она чувствовала такой стыд и такое отвращение, о каких до тех пор не имела понятия. Теперь она отчетливо сознавала, что это чудовище может быть чем угодно, какой угодно формой жизни, но только не безмозглым примитивным животным.

Безумный визг девушки разорвал тишину, когда это нечто потянуло ее к себе, выворачивая суставы и разрывая натянувшиеся до предела мышцы и ткани рук, — но тут где-то высоко вверху послышался треск, какая-то огромная масса пронеслась по воздуху и грохнулась на плиты пола.

3

Когда Конан-киммериец увидел разглаживающийся гобелен, он с диким рычанием бросился на стену, будто хотел снести ее одним ударом своего огромного тела. Удар был таким сильным, что, наверное, поломал бы кости любого другого человека, но варвар лишь отскочил от стены словно мячик, сорвав с нее гобелен. Его глазам открылась совершенно гладкая, монолитная поверхность. Вне себя от злости, он взмахнул саблей, словно собирался иссечь на куски мраморную преграду, но услышал за спиной шорох и оглянулся. Его смуглое лицо было белым от не находившей выхода ярости.

За ним стояли десятка два мужчин в пурпурных туниках и с желтоватыми лицами, и каждый из них держал в руке короткий меч. Когда Конан оглянулся, они набросились на него, что-то гневно вопя. Он не пытался ни успокаивать их, ни объяснять, взбешенный исчезновением девушки, он действовал так, как действовал бы на его месте любой другой человек Хайборийской эры.

Конан с яростным ревом метнулся навстречу, его свистнувшая в воздухе сабля отбила в сторону чей-то меч, и вот уже из головы первого из нападавших брызнули мозги. Изогнувшись по-кошачьи, Конан ударил снова, и чья-то рука, судорожно цеплявшаяся за рукоять меча, отрубленная в запястье, взвилась по крутой дуге в воздух, волоча за собой кровавый хвост, словно комета. Даже долю секунды не потерял Конан, когда легким движением увернулся от воинов, одновременно нападавших на него, — и вот уже меч одного из них по рукоять погрузился в грудь второго.

Увидев это, ксуталийцы закричали от ужаса, а варвар рассмеялся хрипло, победно, нырнул под чью-то руку, хлынула алая струя, и следующий воин в пурпурной тунике рухнул наземь, зажимая руками огромную рану в животе. Ксуталийцы завыли, словно волки, настигающие добычу. Непривычные к ратному труду, отупевшие от своих лотосовых снов, они безнадежно проигрывали быстрому, словно молния, варвару, в котором стальные мышцы и высокоразвитый, четко работающий мозг составляли единое целое. Его противники, путаясь друг у друга под ногами, наносили удары или слишком поздно, или слишком рано, рассекая мечами пустой воздух. Киммериец же двоился, троился, исчезал в одном месте, чтобы тут же появиться в совершенно ином, неуловимый, словно ртуть, недоступный мечам врагов, а тем временем кривое лезвие его сабли ежесекундно грозило смертью и выполняло угрозы.

Но, пусть неуклюжие и нерасторопные, желтолицые воины тем не менее не были трусливыми. Они кружили вокруг варвара, грозно крича, и рубили короткими мечами, а со всех сторон в комнату вбегали через настежь раскрытые двери все новые и новые горожане, разбуженные непривычным их слуху шумом.

Конан, с виска которого уже лилась кровь, взмахнул в очередной раз саблей, одним ударом уложил, словно косец пшеницу, нескольких врагов и огляделся по сторонам, намечая путь отступления. В ту же секунду на одной из стен раздвинулась драпировка и приоткрылась потайная дверь, за ней виднелась широкая лестница из зеленоватого камня, на самом ее верху стоял человек в роскошном шелковом одеянии, моргая, словно спросонок, глазами. Киммериец, не колеблясь ни единой секунды, одним прыжком преодолел лязгающий мечами круг и помчался к лестнице. Трое воинов преградили ему путь, три меча молниями сверкнули над его головой — и тут же упали, киммериец же, не задерживаясь, несся вверх по лестнице, за ним гналась свора преследователей, спотыкаясь о валявшиеся тела. Один из несчастных лежал лицом вниз в луже из крови и мозга, второй пытался подняться на руках, залитых кровью, хлеставшей струей из перерезанного горла, третий, тихо скуля, словно собака, прижимал к груди кровавый обрубок правой руки.