Конь бѣлый

Еще в ноябре 1917-го Колчак оказался в Японии, в Йокогаме, неподалеку от столицы. Встретил морской агент Временного правительства контр-адмирал Дудоров и сообщил, что в Петербурге переворот и, таким образом, худшие предположения оказались явью: у власти большевики во главе с Лениным, священная война с тевтонами заканчивается ценой невероятных уступок и бессмысленно пролитой крови русских солдат. Настроение было дурное, можно было легко представить, как поступит и что будет делать «захватное» правительство беспринципных и продажных авантюристов. Попросил Дудорова: «Можно ли организовать поездку в Нагасаки? Там похоронены боевые товарищи по Русско-японской войне, сколько времени прошло, ведь был тогда безусым лейтенантом…» Все сделалось довольно легко, в распоряжении Дудорова была моторная шхуна, отправились на следующий день и после долгого, утомительного пути вошли в бухту Нагасаки. То был рай на земле: вечнозеленые растения, в которых утопал невиданный город с пагодами и храмами (заметен был один готической конструкции), заехали в гостиницу, Дудоров отправился на базу русского флота, здесь еще была такая, Колчак же решил пройтись по городу, и вскоре ноги привели к огромному мрачному парку, то было кладбище, знакомое прежде место: среди японских и голландских могил — уголок, некогда отданный городом русским; где-то с первой трети XIX века хоронили здесь военных и торговых моряков из России. Могилы с той несчастливо проигранной войны нашел быстро, пройдя мимо плоских плит дальних предшественников. Обелиски стояли недвижимо, кресты чернели среди зелени, все поблекшее, но нетронутое, это вызывало почтительное удивление: в конце концов, могилы эти были вражескими, и каким же величием духа обладали те, кто хранил их и ухаживал за ними. Много ли в России надгробий бесславно ушедшей армии Наполеона? Вспомнил о том, что сказал Дудоров: идет разработка Брестского мира. Идет распродажа страны с единственной целью: удержаться у власти. Чего же стоит власть, суть и значение которой только в том, чтобы удержаться? Странное здесь было место: птицы распевали райскими голосами, шелестела листва, и вдруг показалось, что звучит тихий, неприметный голос ниоткуда: «Вернуться…» Голос настойчив, старается убедить: «Вернуться… Россия в крови… Твое место — там, среди тех, кто отдает жизнь…»

Но целый год еще должен был пройти, чтобы возвращение состоялось реально…

А пока вспоминал; тогда, в 1904-м, бесконечная, выматывающая болезнь не давала ни воевать толком, ни жить даже. С миноносца пришлось уйти, командовал в Порт-Артуре сухопутной батареей. Потом плен и этот удивительный город — Нагасаки. Вот привелось встретиться еще раз…

* * *

Известие о прибытии адмирала Колчака из Харбина получилось в конце августа, его назначение на пост военного министра было практически предрешено. 12 сентября Дебольцов прибыл на омский вокзал и сразу же увидел приближающийся салон-вагон, на перроне стояли встречающие и рота почетного караула. Однако удалось договориться: первым войдет он, Дебольцов, тридцать минут в распоряжении — присутствующим все это было объяснено просто: у Военного контроля есть свои предположения, связанные с охраной адмирала и режимом его пребывания в Омске.

Когда миновал вокзальные ворота, увидел казачьего офицера, тот вышагивал, уставившись в землю и придерживая шашку левой рукой. Тем не менее встретились взглядами. В первое мгновение словно электрический ток пронизал — это сестра Нади. Фотография, на которой обе были запечатлены вместе с отцом, висела в спальне. Но тут же подумал: бред… Этого не может быть! Но когда, отойдя шагов на двадцать, офицер почему-то оглянулся — понял: ошибки нет… Но почему переодета? Как оказалась здесь? Ведь на барже все погибли, это он знал…

Офицер проводил в купе, Колчак сидел у письменного стола и писал что-то, на секретере стояла фотография молодой женщины в тюрбане, женщина смотрела в объектив и едва заметно улыбалась. Обратил внимание: адмирал в непривычном френче хаки и таких же брюках в сапоги, на груди Георгиевский крест. Пристальный взгляд светло-серых глаз сразу же потеплел, понял: Колчак вспомнил, узнал.

Господи, как мало времени… Но договориться надобно именно сейчас, кто знает — позже заботы, веяния, влияния, все может измениться.

— Ваше превосходительство, полковник Дебольцов по поручению группы офицеров.

Улыбнулся:

— Рад видеть вас в добром здравии, Алексей Александрович. Меня предупредили. Итак?

— Прежде, нежели я выполню данное мне поручение, — начал Дебольцов, — я полагаю себя обязанным известить вас об обстоятельствах трагических. Зачинатели Добровольческого движения Алексеев и Корнилов — мертвы. Над трупом Лавра Георгиевича большевики поиздевались всласть. Могила утрачена. Оба генерала — честные люди, но — заблудившиеся, как мне представляется…

— В чем же?