Читаем Конь бѣлый полностью

— Тебя съедает эта мысль: Сомов, отец, твои товарищи… Иди. Мы вряд ли еще увидимся, Вера…

— Что ж, прощай, — улыбнулась грустно, на мгновение показалось нечто большее в глазах, но — нет. — Ничего не вышло, не сложилось, а теперь дороги наши и вправду расходятся. Я не забуду тебя, Новожилов, и хочу попросить: ты будь потверже, погрубее, что ли… Борьба не знает сострадания.

Что ж, не знает… Это он понимал. Только она не понимала: кто отрицает сострадание — может быть, и выиграет сейчас. Но — только сейчас.

Протянула руку, хотел пожать, но держала высоко, и он поцеловал.

И она ушла.

К окну не бросился — зачем? Достал фотографию — снялся в день получения Георгия. Лицо было улыбчивое, глаза сияли, и форма с фронтовыми ремнями оплечь так ладно сидела. Чиркнул спичкой, поджег, горело быстро, лицо сморщилось и исчезло, и вот — черная спираль, все, что осталось. Размял, растер, дунул слегка, прах поднялся к потолку и рассеялся. В барабане нагана было ровно семь. Достаточно. Вышел из вагона и увидел Сашку — тот пришивал пуговицу. Кивнул — коней к вагону Татлина. Сашка понял, повел — у них давно уже выработался язык жестов, с фронта еще.

…В это время Пытин убеждал Татлина в яркой и срочной необходимости новой «пиэссы».

— Следующий спектакль, Давид Моисеевич, должен быть не агиткой, как о Петре, а более тонко внушать наши идеи. Мне представляется, что серия о жизнях товарищей Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого раскроет человечеству необходимость решительных перемен!

— Так, так… — отвечал Татлин. Он брился, склонившись к настольному зеркальцу.

— Но это не все. Все мы знаем, какую огромную роль сыграл в жизни товарища Ленина товарищ Крупский.

— Кто? — Татлин перестал бриться. — А… кто это, Пытин?

— Ну как? Это тот, кто всегда рядом с товарищем Лениным. Самый близкий ему человек. В газетах как пишут? «Крупский, Крупский, Крупский!»

— Рядом с Лениным — Крупская, ты понял?

— Женщина… — обреченно произнес Пытин. — Это так обыкновенно. Я не знал, что товарищ Крупский — женщина… Но все равно: Крупский… То бишь — Крупская и Ленин! Название сногсшибательное! Фиирия!

Новожилов вошел именно на этом странном слове.

— Феерия, Пытин, — мрачно сказал. — Вы уже научились правильно говорить… — Логики в его словах не было, но ведь не разъяснять пришел.

— А знаете, Пытин, у меня такое ощущение, — продолжал Новожилов, — что вы давно уже поняли: жизнь нельзя исправить силой оружия. Только силой слова. Только улучшением нравов, Пытин, ибо такие изменения суть долговечны. Но значит, вы понимаете, что Ленин — палач России, что он погубил ее. Навсегда.

До этих совершенно неуместных слов Татлин терпеливо слушал. Но — «навсегда»… Нет. Большевик таких понятий не приемлет.

— Где значок краскома, комполка? — Татлин уже наслаждался предстоящей расправой с Новожиловым — пробил час. — Звездочка где? Рэволюцьию предал, мерзавец, да тебе…

Не договорил комиссар… Выстрелы опрокинули, даже добриться не успел. На рубахе расплывались кровавые пятна. Но еще успел выговорить, правда, давился и понять было трудно: «Как… же… без… ме… ня…»

Пытина трясло, Новожилов убрал револьвер в кобуру, сказал сочувственно:

— Это Татлин в том смысле, что мировая революция теперь обойдется без него.

— А… как же? Как же? — частил Пытин. — Нельзя…

— Чего же «нельзя»? Да ты успокойся, не будет мировой революции, никогда! — Новожилов скрылся в дверях.

А у татлинского вагона дежурные охраны травили истории:

— Выходит товарищ Троцкий, бородка вьется, глаз сияет, сам трясется весь. Я, говорит, да товарищ Ленин, говорит, умрем, говорит, все вместе за то, чтобы работники и работницы всех стран слились в единой радости!

Выскочил Пытин, он, видимо, тронулся немного умом, потому что кричал радостно и руками размахивал как ветряная мельница:

— Товарищи! Петра убили! Ну, фальшивого! Ну, комиссара нашего, мать его так! Свободны мы отныне, все свободны!

Рассказчик мгновенно поймал в прицел пулемета две удаляющиеся конные фигуры и нажал гашетку. Левая рухнула и осталась недвижима. И разнесся над лесом, и полем, и железной дорогой судорожный животный крик: «Са-а-ш-ка-а…»

<p>Глава 6</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза