и по пути Малышка жалобно и жутко взревела, этих ее воплей всякий пугался, но он невозмутимо дошел до склона, посадил ее под кустом, снял куртку, вырыл под дубом глубокую яму, положил туда филина, и сразу засыпал, и постоял, и поглядел на могилу, приоткрыв рот, босой, в латаных штанах, и повернулся к Малышке, беспомощно клонившей головку набок, и они посмотрели друг на друга пустым взором, и Асариас наклонился, и взял Малышку на руки, и сел у откоса, на разрытую землю, и прижал Малышку к себе, и тихо сказал
хорошая птичка
и стал чесать ей затылок указательным пальцем, и она не противилась — с чего бы.
Книга вторая
ПАКИТО ПЕНЁК
Если бы так и жили в усадьбе, может, все было бы иначе, но Креспо, правая рука управляющего, любил переселять людей, скажем в Абенд
мама, почему Чарито молчит?
мама, почему Чарито не ходит?
мама, почему Чарито не просится?
спрашивали они, и Регула, или Пако, или оба, хором, отвечали
потому что она еще малышка
надо же что-нибудь ответить, а что скажешь? так вот, Пако хотел, чтобы мальчики учились, еще Хашимит говорил, что, если поучишься, бедным не будешь, и сеньора маркиза, намереваясь искоренить неграмотность в поместье, три лета подряд нанимала двух городских сеньорито, чтобы после работы, каждый день, пастухи, и свинари, и скотники, и плотники, и батраки, и лесники собирались у скотного двора и при свете лампы, вокруг которой кружили мухи и мошки, учили странные сочетания букв и говорили, когда спросят
Б и А будет БА, Б и О тоже будет БА
а городские учителя, сеньорито Габриэль и сеньорито Лукас, поправляли
нет, Б и О под ударением БО, а вот без
ударения и вправду БА
а пастухи, свинари, скотники, плотники, батраки и лесники растерянно говорили друг другу
ничего не поймешь, шутят, что ли?
но громко сказать не решались, пока сам Пенёк не пропустил две рюмки и не сцепился с тем из учителей, который повыше, он учил начинающих, и, просморкавшись (когда сеньорито Иван был в духе, он говорил, что через такие ноздри можно мозги увидеть), спросил
сеньорито Лукас, откуда эти все премудрости?
а сеньорито Лукас засмеялся и долго не мог остановиться, хохотал все громче, а потом поутих, отер глаза и ответил
правила такие, ты уж спроси ученых и все, и больше ничего, но это были цветочки, потому что пришло время, когда сеньорито Лукас сказал так
Ч иногда произносится как Ш,
например в слове «что»
и Пако рассердился, сколько можно, тьфу, хорошо, мы люди темные, но не такие дураки, а сеньорито Лукас ни в какую, и смеялся-заливался, и снова завел свое, не во мне суть, спросите ученых, правила, против них ничего не попишешь, а если не нравится, обратитесь в Академию, мое дело объяснить, не вдаваясь в премудрости, а Пако слышать этого не мог и совсем разогорчился, когда сеньорито Лукас нарисовал твердый знак, громко хлопнул в ладоши, чтобы лучше слушали, и сказал
эта буква немая, друзья мои
а Пако Пенёк подумал, вон как, прямо наша Малышка, потому что дочь его Чарито не говорила ни слова, только ревела жалобно и жутко на весь дом, но прежде, чем сеньорито Лукас привел примеры, свинарь Факундо сложил на животе ручищи и сказал
другие тоже немые, пока мы их не скажем и сеньорито Лукас ответил
беззвучная она, ее как бы нет
а свинарь Факундо, все в той же пастырской позе, сказал
дела-а! чего ж ее писать-то?
а сеньорито Лукас сказал
для красоты
а потом объяснил
нет, она нужна, она отделяет гласную от согласной
а Пенёк Пако совсем запутался, и путался все больше, и по утрам седлал кобылу и объезжал поместье, как ему полагалось, но с начала ученья не мог думать ни о чем, кроме этих букв, и, отъехав от усадьбы, слезал, садился в тенечке и размышлял, а когда буквы сцеплялись у него в голове, как хвостики вишен, брал белые камешки, этот А, этот О, этот — немой, и серые, те будут Б, В или Г, и складывал их так и сяк и читал, но легче не становилось, и ночью, на тюфяке, он поверял жене свои печали и незаметно распалялся, и она говорила
тихо ты, Рохелио заворочался
и если Пако не унимался, прибавляла
да тихо, нам ли с тобой игры играть
и тут раздавался рев Малышки, и Пако забывал обо всем и думал, что он чем-нибудь болен, если зачал дочку немую, как твердый знак, хорошо, хоть вторая — очень смышленая, он, кстати сказать, не хотел, чтобы она звалась белым именем Марии Снежной, куда там, сам он желтоват с лица, и волосы черные, думал окрестить Эрминией, в честь бабушки, но летом стояла страшная жара, и дон Педро, прозванный Петушком и Умником, говорил, что после заката 35 градусов, а Регула, ей и без того было жарко, плакала-стонала
ох, матерь божья, ну и парит! хоть бы ночью ветерок!
и медленно обмахивалась веером из широких листьев, двигая большим пальцем, плоским, как лопаточка, и прибавляла
это нам за грехи, Пако, и я попрошу божью матерь, чтобы она смилостивилась