Кому отдаст голос сеньор Кайо? Святые безгрешные (сборник)

и чесал ему переносицу в награду, а потом подбирал упавших орлов, одного за другим, подвешивал на жердь, и осторожно снимал цепь с филиновой лапки, и сажал его в деревянную клетку, и ставил ее на плечо, и потихоньку шел в усадьбу, не дожидаясь сеньорито, и сеньориты, и их знакомых, которые медленно и устало шествовали по тропинке, беседуя о своем и смеясь невесть чему, и, придя домой, вешал клетку в сарае на толстую балку, а как стемнеет, садился на корточки в мощеном дворе, у бледного фонаря, ощипывал сороку, и подходил к окошку, и говорил

ух-ух-ух

потише, поглуше, а филин неслышно, медленно, мягко подлетал к решетке и говорил ему в свой черед

ух-ух-ух

словно эхо из могилы, и хватал сороку могучими лапами, и пожирал ее быстро и беззвучно, и Асариас глядел, как он ест, и бессмысленно улыбался, и бормотал

хорошая птичка, хорошая

а когда Герцог кончал свой пир, Асариас шел под навес, где знакомые сеньорито и знакомые сеньориты ставили машины, и прилежно вынимал вентили неуклюжими пальцами, и, кончив дело, складывал их в коробку из-под ботинок, она стояла в конюшне, и садился на пол, и считал

раз, два, три, четыре, пять…

а после одиннадцати говорил

сорок три, сорок четыре

и шел в темноте на скотный двор, и где-нибудь в уголке мочился себе на руки, чтобы не трескались, и махал руками, чтоб высохли, и так каждый день, и каждый месяц, и каждый год, и всегда, но, несмотря на такой распорядок, иногда он просыпался совсем слабый, словно из него вынули кости, и не чистил птичник, и не кормил собак, и не прибирал у филина, а шел за ограду и ложился у свинарника, а если на солнце пекло — в тени, под кустом, и когда свинарь Дасио спрашивал

что это с тобой?

отвечал

лень одолела, надо полагать

и лежал час за часом, и если сеньорито на него натыкался и спрашивал

да что ж это с тобой, блаженненький?

отвечал

лень одолела, сеньорито и тихо лежал в траве или под кустом, сжавшись в комок и пуская слюну и чмокая, мягко, как кутенок, и пристально глядел на сине-зеленую землю, срезанную небом, и круглые пастушьи хижины, и Косулью гору, за которой уже Португалия, и на вереницу журавлей, с криком летящих к болоту, и на овец, и на ягнят, а если Дамасо-пастух подходил и спрашивал его

не захворал ли часом?

отвечал и ему

нет, лень одолела

и тянулись часы, а потом у него схватывало живот, и он справлял большую нужду под кустами в ложбинке, и, облегчившись, обретал былую живость, и бежал к филину, и говорил сквозь решетку, смягчая голос

хорошая птичка

и филин ерошил перья, и щелкал клювом, и Асариас его угощал ощипанной сорокой или даже орленком, и, пока он ест, шел в конюшню, чтобы не терять времени, и садился на пол, и считал вентили

раз, два, три, четыре, пять

а после одиннадцати говорил

сорок три, сорок четыре…

и, окончив счет, закрывал коробку, и долго глядел на плоские ногти правой руки, и мычал что-то непонятное, а потом решал

пойду-ка я к сестре

и, выйдя из конюшни, проходил мимо сеньорито, который дремал у дома, в шезлонге, и говорил

я к сестре пошел, сеньорито

и сеньорито едва заметно дергал левым плечом и говорил

что ж, Асариас, иди

и Асариас шел к сестре, в другую усадьбу, а сестра, открыв ему дверь, говорила

чего ты тут не видел?

а он говорил

где ребятки?

а она говорила

в школе, где им быть

и Асариас высовывал толстый кончик языка, и прятал его, и жевал, и говорил наконец

плохо твое дело, не будет тебе от них толку

а сестра, ее звали Регула, отвечала

тебя не спросили

а когда садилось солнце, он глядел в огонь, и беспокоился, и что-то жевал, и говорил, подняв голову

с утра пойду к сеньорито

и еще до зари, когда желто-розовый свет очертит линию гор на полутемном небе, шел по тропинке, и через четыре часа, голодный и взмокший, слышал, как Лупе-свинарка отпирает ворота, и заводил свое

птичка, птичка

и не желал этой Лупе доброго утра, а сеньорито еще отдыхал, а когда Асариас к полудню приходил на скотный двор, она говорила

Асариас пришел, сеньорито

и сеньорито сонно щурился, и говорил

ну и ладно

и дергал левым плечом, словно удивлялся или знать о том не желает, хотя слышал сам, что Асариас чистит птичник, или прибирает у филина, или тащит бадью по мощеному дворику, и так шли недели, а в начале весны Асариас менялся, улыбался глупо и странно, забывал о чужих шинах, брал филина и шел под вечер в рощу, и огромная птица сидела у него на плече, озирая окрестность, а в сумерках медленно, мягко взлетала, и приносила мышь или зяблика, и пожирала их сразу, и Асариас чесал ей за ухом, и слушал биенье земли, и лисий лай, хрипловатый, призывный и печальный, или мычанье оленей, справляющих свадьбу на склоне Санта-Анхела, и говорил иногда

лисичка беспокоится, слышишь?

и филин глядел на него желтыми глазами, мерцающими во тьме, и вдумчиво слушал, и снова ел, а когда-то, прежде, до них доносился и зловещий волчий вой, но с тех пор, как провели электричество и понаставили столбов, волки уже не выли весенними ночами, зато кричала сова, крикнет и замолкнет, крикнет и замолкнет, и филин поднимал огромную голову и слушал, и Асариас беззвучно смеялся, не раскрывая рта, и тихо бормотал