Тем временем моя мать стоит в стороне, вежливо сложив руки перед собой, на ее лице застыла неестественная улыбка. Я понятия не имею, то ли ей действительно все это нравится, то ли ботокс убил все ее чувства.
Рядом со мной Престон, смотрит на меня мечтательным взглядом.
За коктейлями и закусками отец рассказывает о каком-то новом счете на расходы. Я не могу найти в себе сил даже притвориться заинтересованной, поэтому лениво размазываю свекольный салат по тарелке. Престон набрасывается на него с удивительным рвением, которое сегодня почему-то действует мне на нервы. Я всегда ценила способность Престона болтать с моими родителями, снимать с меня часть бремени в таких вещах. Они любят Престона, поэтому его присутствие поддерживает их в хорошем настроении. Но сейчас я нахожу его невероятно раздражающим.
На долю секунды, мне кажется, я могу набраться смелости, чтобы сообщить новость своим родителям…
– Я надеялся, вы позволите мне взять Маккензи с собой в Европу этим летом, – говорит Престон, когда приносят первые блюда. – Отец, наконец, сдался и согласился взять маму за покупками для нового загородного дома. Мы плывем на яхте вдоль побережья из Испании в Грецию.
Вот так новость. Я почти уверена, что в последнее время мы не обсуждали мои летние планы, а если и обсуждали, то это было до того, как я купила отель. Престон прекрасно знает, что этим летом я не смогу покинуть Авалон-Бэй.
Или, может, он уверен, что сумеет уговорить свою незрелую, безответственную подружку-жену отказаться от покупки.
Горечь переполняет мое горло. Я проглатываю ее, заедая кусочком камбалы с лимоном и чесноком.
– Звучит просто великолепно! – Мама немного повышает тон.
Одним из самых больших недовольств мамы по поводу карьеры мужа – не то чтобы она не пользовалась привилегиями жены конгрессмена – является то, что она вынуждена терпеть наличие
– Вам многое приходится терпеть от этого парня, – шутит Престон, ухмыляясь моей матери. – Как и ей. – Он кивает мне и, найдя мою руку под столом, сжимает ее.
Я сбрасываю его руку и вместо этого тянусь к своему стакану с водой.
Мое терпение вот-вот лопнет. Раньше я так хорошо отстранялась от этих разговоров. Отмахивалась от них как от безобидных шуток, чтобы мои родители были счастливы. Пока Престон развлекал их, и все ладили, моя жизнь была намного легче. Но отныне такое положение вещей меня больше не устраивает.
– Какие у тебя планы после выпуска в следующем году? – обращается отец к Престону. Мне он не сказал и пары слов за весь вечер. Такое ощущение, будто я всего лишь оправдание для того, чтобы увидеть их «настоящего» ребенка.
– Мой отец хочет видеть меня в штаб-квартире своего банка в Атланте.
– Вот так смена деятельности, – произносит папа, нарезая свой чертов стейк.
– С нетерпением жду этого. Я намерен узнать все о семейном бизнесе, от того, как сортируется почта, до темы поглощений и слияний.
– И о том, как принимаются законы, – добавляет мой отец. – Нам нужно что-то придумать на следующий срок. Чтобы ты побывал в Капитолии. На рассмотрение комитета вынесено несколько важных законодательных актов – участие в этих слушаниях было бы бесценным опытом. Ты смог бы посмотреть, как там все устроено.
– Отлично, – просияв, говорит Престон. – Было бы здорово, сэр.
Ни разу в жизни мой отец не предлагал мне съездить в Вашингтон на так называемый «приведи своего ребенка на работу» день. Единственный раз, когда я побывала в здании Капитолия, был для фотосессии. Отец принимал присягу, и меня отвели в комнату, где ждали другие семьи. Я немного попозировала, а затем меня тут же попросили уйти. Другие дети конгрессменов вместе со мной отправились в забег по барам и клубам округа Колумбия, и это продолжалось ровно до тех пор, пока какой-то сенаторский сынок не начал избивать мальчишку-дипломата. В итоге все это превратилось в разборки между секретной службой и иностранными силами безопасности.
– Так жаль, что у вас с Маккензи всего один совместный год в Гарнете, прежде чем вы снова разлучитесь. Но я уверена, вы это преодолеете, – вставляет мама.
– На самом деле, – начинает Престон, – Маккензи присоединится ко мне в Атланте.