Комната страха

Через два квартала на углу он видит прислонившуюся к стене Софью Павловну. Она что-то сжимает под пальто, обхватив себя двумя руками, взгляд ее блуждает по стенам домов. Ефим Григорьевич подходит к ней. Она смотрит на него и сильнее сжимает руками хлеб под пальто.

– Софья Павловна!

Старуха искоса смотрит на Ефима Григорьевича, но через секунду взгляд ее проясняется.

– Ефим Григорьевич. Я вот отдохнуть тут встала. Тяжело идти-то.

Софья Павловна дергается, но позволяет взять себя под руку.

– Ну пойдемте, я провожу вас.

Ефим Григорьевич отрывает ее от стены.

– Хлеб взяли?

– Взя́ла, взя́ла. – Она ударяет на первый слог, Ефим Григорьевич привык к этому, и всё же морщится.

Софья Павловна делает шаг в сторону и увлекает старика за собой.

– Куда вы? Нам туда.

Старуха замирает и снова проводит глазами по стенам домов.

– Да-да, я помню.

Они поворачиваются, и Ефим Григорьевич ведет старуху домой. Она с трудом передвигает ноги, шатается, Ефим Григорьевич поддерживает ее. Она крепко держит руками хлеб.

– Тяжело в очереди-то. Народу тьма. Прут без очереди, давят. Мне женщина одна сказала, шпионов много. Что если шпиона кто поможет поймать, тот двойные карточки получает. Хорошая женщина. У них в доме, говорит, три шпиона было. Хотят народ бунтовать, за немцев агитировать. Что у немцев три состава с хлебом под Лугой стоят, и как город возьмут, будут хлеб раздавать даром.

Ефим Григорьевич морщится:

– Софья Павловна! Женщина какая-то глупостей наговорила, а вы повторяете. Нет никаких составов. И шпионов нет, какие тут шпионы, зачем?

Софья Павловна качает головой, косится на Ефима Григорьевича, не верит:

– А карточки-то двойные что ж – просто так раздают, что ли?

Ефим Григорьевич не хочет спорить.

– Ну, найдете шпиона, вот и проверите.

Софья Павловна качает головой. Некоторое время они идут молча, старуха шамкает губами и что-то вспоминает:

– А карточки-то Надины? Ведь она же померла, они наши теперь. Ефим Григорьевич, надо их у Светы взять. Вы знаете, где они у нее? Я бы сходила, взяла по ним.

– Света эти карточки отнесла в жакт в тот же день, она говорила, помните?

Софья Павловна бубнит под нос чуть слышно:

– Отнесла-то, может, и отнесла. А может, и не отнесла. Может, она по ним взяла уже хлеб-то. Четыреста граммов.

– Что вы, Софья Павловна. – Ефим Григорьевич теряется. – Чтобы Света взяла?

Старуха снова трясет головой, потом останавливается и поднимает взгляд на Ефима Григорьевича. У нее мокрые бледные глаза.

– Простите старую дуру, Ефим Григорьевич, сама не знаю, что говорю. – Кажется, она готова расцеловать старика.

– Бросьте, – отмахивается тот. – Меньше бы вы всяких дур в очередях слушали.

Они уже у парадной. Ефим Григорьевич открывает дверь.

– Подниметесь вы сами?

– Поднимусь, поднимусь, спаси Господи. А вы-то?

– Я в библиотеку. Там Володенька пришел, суп варили, вам тоже оставили, идите.

– Хорошо как, Володенька пришел-таки, не зря ждали.

Ефим Григорьевич провожает взглядом Софью Павловну и закрывает дверь. Снова он недолго стоит, оглядывая улицу, заколоченные окна, ясное голубое небо. В нем просыпается злость: в такой бы день!.. черт бы побрал это всё. Злость придает ему сил, он отталкивается от двери, которую всё еще держал рукой, и идет в библиотеку. Уже на углу с Невским он проходит мимо высохшего, похожего на девушку-подростка мужчины. У него по-настоящему безумный взгляд вылупившихся глаз. Из-под ушанки он внимательно вглядывается в Ефима Григорьевича и даже какое-то время пытается, подтаскивая левую ногу, идти вслед за ним и что-то мычит. Ефим Григорьевич беспокойно ускоряет шаг и сворачивает на мост. Обернувшись, он видит сумасшедшего: тот всё еще смотрит на него и провалом пустого рта широко улыбается.

* * *

Софья Павловна поднимается по лестнице, останавливаясь после каждого пролета, тяжело дышит и поправляет воротник. Открыв дверь, она проходит по коридору и заходит в комнату. В комнате на кровати спит Володя, и, прижавшись к нему, спит Света. В буржуйке отсвечивают угли. Софья Павловна выкладывает на стол хлеб, видит кастрюльку с супом и ставит ее на буржуйку. Поводит носом: лаком не пахнет. Остался только тяжелый человеческий запах, но Софья Павловна его не чувствует. Она замирает, прислушиваясь. Сквозь тишину проступает дыхание спящих. Бледные глаза вдруг сосредоточиваются: она подходит к кровати и, наклонившись, вглядывается в Свету, потом в Володю. Она видит только поднятый воротник шинели и стриженую голову, лица юноши не разглядеть. Софья Павловна не дыша проводит ладонью по шинели: она совсем не похожа на Надино пальто, и всё же старуха просовывает ладонь в карман: он пуст. Тогда она отдергивает руку и пятится к буржуйке.

Через несколько минут она трогает кастрюльку: теплая. Тогда она ухватывает ее за ручку, берет со стола ложку и, сев на свободную кровать, черпает суп. Суп очень вкусный; забывшись, она всё громче корябает ложкой по кастрюле, и от шума просыпается Света. Она садится на кровати, смотрит на старуху. Та жадно облизывает ложку, не замечая ее.