Комната с призраком

— О моя клятва! Я не допускаю и мысли о том! Это невероятно. Мое сердце признательно вам и глубоко благодарит вас за ваше великодушное участие. Но даже голос любимого, звучавший в беседке, где воспоминания и уединенность помогали чарам, не смог убедить ее; она не последует даже приказу вашего величества. Она собирается уйти в монастырь, ухожу и я, примите мою отставку: отныне я — воин креста.

— Гаспар, — сказал монарх, — я знаю женщин лучше тебя. Их не победить уступками и покорностью. Смерть родных, естественно, тяжким бременем легла на сердце графини; лелея в одиночестве свое горе, она вообразила, что самому небу противен ваш союз. Дай время голосу света достичь ее души; голос земной силы и голос земной доброты, один приказывая, другой — умоляя, найдут отклик в ее сердце, и — клянусь честью и святым крестом — она будет тогда твоею. А пока будем исполнять задуманное. По коням; занимается день, и солнце уже высоко.

В Нантское аббатство король прибыл к началу службы, отправлявшейся в кафедральном соборе. За мессой последовал пышный обед, и был уже полдень, когда монарх достиг берега Луары, где, чуть выше Нанта, высился замок Виллиньев. Графиня встретила короля у ворот. Тщетно Генрих искал следы безысходного горя на ее щеках, тщетно он пытался отыскать в ее лице печаль и отчаяние, которые ожидал увидеть. Щеки ее цвели, и манеры ее были живы; голос ее дрожал, но не сильно. «Она не любит его, — подумал Генрих, — или сердце ее уже согласно».

Легкий ужин ожидал короля. После некоторого колебания, вызванного цветущим видом молодой графини, он упомянул имя Гаспара. Вместо того чтобы побледнеть, Констанция вспыхнула и отвечала поспешно:

— Завтра, мой государь, все решится завтра, и я прошу вас отложить наши дела, потому что я связана клятвой Богу…

Она смутилась, но король, одновременно и удивленный и польщенный, спросил ее:

— Значит ли это, что ваше решение переменилось и вы прощаете молодому де Водмонту то, что в его венах течет кровь, враждебная вашей?

— Мы должны любить и прощать врагов наших, — отвечала графиня в некотором смятении.

— Клянусь святой Денизой, это добрый ответ для начинающего, — смеясь, проговорил король. — Но где же мой верный слуга, дон Аполлон? Подойдите и поблагодарите свою леди за ее любовь.

Держась поодаль, изумленный рыцарь с бесконечным удивлением наблюдал столь изменившиеся манеры и столь спокойное выражение лица молодой леди. Он не мог слышать ее слов, но ее ли, плачущую и трепещущую, видел он вечером накануне? Ее ли сердце разрывали вчера враждующие страсти? Она ли видела бледные призраки мертвецов, вставших между ней и любимым? Эту загадку было непросто решить. Призыв короля прозвучал в унисон с чувствами де Водмонта; рыцарь бросился вперед. Он был у ее ног, когда графиня, спокойствием своим скрывая терзавшие ее страсти, неожиданно вскрикнула, узнав де Водмонта, и без чувств опустилась на пол.

Все это было в высшей степени загадочно и странно. Когда прислуга привела ее в чувство, последовал новый обморок, а за ним — неудержимый поток слез. Все это время монарх находился в гостиной. Он внимательно рассматривал стол с остатками ужина, насвистывал романс о непостоянстве женского сердца, и он явно не знал, как отвечать на полные беспокойства и горького разочарования взгляды молодого де Водмонта. Наконец появилась горничная графини с запоздалыми извинениями.

— Леди очень плохо себя чувствует. Завтра она припадет к ногам короля, чтобы просить его снисхождения, и завтра же она откроет ему свое решение.

— Завтра, снова завтра! Чем так притягательно завтра, скажи нам, девушка? — спросил король. — Не поможешь ли ты разрешить эту загадку? Что за странная история принадлежит завтрашнему дню, коль все так настаивают на его наступлении?