Комната с призраком

Спасенный от неминуемой гибели мэр не знал, как благодарить избавителя. Он пообещал отдать Виллиболду все, что бы тот ни пожелал, пусть даже это будет стоить половину его состояния. Смеясь, музыкант отвечал, что искусство его не стоит таких огромных денег, да и вообще для себя лично он ничего не хочет, но раз его милость, господин мэр, поклялся отблагодарить спасителя, чего бы это ему ни стоило, то старый Виллиболд смеет просить руки его дочери, прелестной Эммы, для своего Видо. Самолюбие правителя оказалось сверх меры уязвлено такою просьбой, и, как только мог вежливее, он отказал, но мастер настаивал и даже напомнил про обещание. Что ж, правитель поступил так, как все деспоты того мрачного времени, да и нашего, светлого, имели и имеют обыкновение поступать: сочтя себя оскорбленным, мэр объявил мастера Виллиболда возмутителем спокойствия и врагом всеобщего благополучия, после чего отправил его в городскую тюрьму поразмыслить над тем, что ему было обещано, а что — нет. Не удовлетворившись, однако, содеянным, мэр обвинил волынщика в связях с нечистой силой и заявил, что следует проверить, не тот ли это дудочник, что увел всех детей из злополучного Гаммельна. «Единственным отличием» в искусстве двух музыкантов мудрый правитель нашел лишь то, что в Гаммельне под дудку плясали только детишки, а здесь все, и старые и малые, подпали под власть колдовских чар. Посредством столь искусно проведенного сравнения мэр отвратил от доброго участия в судьбе пленника самые мягкие из сердец. Страх таинств некромантских наук и боязнь второго исхода детей были тогда так сильны, что судьи и присяжные тотчас же засели за работу; секретарь уже подсчитывал похоронные издержки; звонарь подал прошение на замену колокольной веревки и был готов хоть сейчас звонить по душе бедного грешника; плотники сооружали подмостки на месте предполагаемой казни; а прокурор в трехсотый раз репетировал обвинительную речь. Смерть колдуна-крысолова была не за горами. Но как ни торопились экзекуторы и судьи, мастер Виллиболд оказался проворнее всех; от всей души он посмеялся над их поспешными приготовлениями — как-то раз лег на свою соломенную подстилку в камере да и помер.

Перед смертью друга навестил Видо, и вот что тот сказал ему: «Теперь ты убедился, что нельзя строить планы, предполагая только доброе в человеческой душе: в этой же душе немало и злого. Здесь я плохой тебе помощник, да и устал порядком от тех неприятностей, что свалила на мою голову твоя прихоть. Теперь моя очередь просить тебя об одолжении, хотя, если не захочешь — можешь не исполнять его. Когда я умру, мой мальчик, посмотри, чтобы волынку положили в гроб со мною. Как память она не слишком много будет значить, если ты сохранишь ее у себя, а если она останется со мною, кто знает, быть может, счастье улыбнется тебе». Видо обещал исполнить последнюю волю, и они расстались навеки.

Едва известие о смерти мастера Виллиболда распространилось по городу, все жители от мала до велика собрались у тюрьмы и с облегчением узнали, что это правда. Больше всех этой вести радовался достопочтенный мэр. Безразличие, с которым узник воспринимал приготовления к собственной казни, рождало в душе жестокого правителя дурные предчувствия. Порой он как наяву видел пустую тюремную камеру и стражников, застывших у порога с разинутыми от изумления ртами. В другой раз его мозг обжигала мысль о коварстве хитрого колдуна, сжигающего вместо себя соломенное чучело. Посему было решено как можно быстрее предать земле тело волшебника и тем избегнуть возможного обмана. Таким вот способом честь судей славного города Нейсса была спасена от посягательств чародея.

Для упокоения останков Виллиболда отвели неосвященный участок кладбища у самого края церковной ограды. Начальник тюрьмы, по закону наследовавший имущество заключенных, осмотрел небогатый скарб музыканта и спросил, что делать с волынкой.

Присутствовавший при том Видо оказался избавленным от труда самолично исполнять волю покойного, потому что речь, произнесенная мэром, звучала так: «Для того чтобы, в будущем избежать каких бы то ни было бед и неприятностей, зловредный инструмент надлежит похоронить вместе с хозяином». Волынку положили в гроб, пастор прочел подобающую случаю молитву, и дюжий могильщик торопливо закидал землей свежую яму с телом музыканта.

И следующей же ночью произошли очень странные события. Часовые на городской башне, по обычаю тех мест наблюдавшие за округой, были неприятно поражены, увидев мастера Виллиболда, поднимавшегося из своей могилы. С волынкой под мышкой он прислонился к могильной плите и, освещаемый взошедшей луной, принялся дуть и перебирать трубки своего инструмента совсем так, как это делал, будучи живым.