Комната с призраком

Возбужденное увиденным, любопытство Кортенэя требовало разгадки. Охваченный неясными предчувствиями, он неслышно пробрался в боковой придел, отделенный витой решеткой от залы, и там, укрытый мраком, принялся наблюдать за незнакомцем, стараясь постичь причину, приведшую того в столь поздний час в это безлюдное место. То был средних лет мужчина, стоявший на коленях перед небольшой стенной нишей неподалеку от выступающего из темноты алтаря. Лампада освещала небольшое распятие, помещенное там. На незнакомце был грубый черный плащ, затянутый широким кожаным ремнем; голова его оставалась непокрытой, и стоило неверному отблеску пасть на его лицо — Эдвард едва не вскрикнул, потрясенный: такое беспредельное отчаяние выражало оно. Руки странного человека были сжаты вместе, глаза — устремлены к небу, и тяжелые, прерывистые вздохи вырывались из его вздымавшейся груди. Свежий ночной бриз развевал волосы чужеземца; облик его был ужасен. Черты его, когда-то с любовью изваянные Создателем, ныне покрывала мертвенная бледность: жестокая решимость застыла на его лице. Но даже страсть была не в силах сокрыть бездну вины и раскаяния, взгляд на которую заставил бы похолодеть сердце самого безучастного из наблюдателей и вырвал бы из его сердца самую мысль о сострадании. Эдвард собирался окликнуть незнакомца, когда адский стон исторгся из груди несчастного; в агонии чужеземец простерся на каменных плитах. Несколько мгновений — и он встал; в руках он сжимал сверкающий меч, обращенный острием к небу; лицо его выглядело еще более ужасно, чем прежде, в глазах горел безумный огонь. Опасаясь за жизнь незнакомца, Эдвард выступил из укрытия, как вдруг внимание обоих отвлекла нежная мелодия, струившаяся из отдаленной части аббатства. Восхитительная, умиротворяющая гармония ее казалась наваждением, игрою арф небесных весталок. Подобно бальзаму музыка пролилась на смятенную душу незнакомца; его черты разгладились, во взгляде погасло адское пламя; словно повинуясь нежным аккордам, он выпрямился — слезы брызнули из его глаз. Скатываясь по щекам, они падали на рукоять меча, который продолжали сжимать его руки. С тяжелым вздохом, но и этот предмет был поставлен в нишу; незнакомец, пав на колени перед распятием, молился. Напряжение оставило его сведенные судорогой члены, спокойствием теперь дышало его лицо: мимолетные, дурные чувства покинули его — все изгнала прочь небесная музыка: аббатство было наполнено ею.

Кортенэй, чьи мысли, а тем паче — чувства всецело занимал невидимый музыкант, с искренней радостью наблюдал разительную перемену, происшедшую в незнакомце. Столь целительным было воздействие гармонии на душу этого человека, что дух его, израненный бичеванием, ныне полностью возродился, сбросив губительные оковы недавнего отчаяния.

С благоговением Эдвард наблюдал победу добрых сил над злом, а музыка между тем постепенно приближалась; все нежнее и нежнее становилась ее мелодия, милосердие и сочувствие обещала она; мягкость ее была подобна голосам святых, покровительствующих смертным; переливаясь и переплетаясь, звуки наполняли огромную залу. Однако это продолжалось недолго; еще несколько мгновений — музыка стихла, и стали слышны легкие шаги: неверные лучи лампады осветили еще одну человеческую фигуру, скользнувшую через боковой проход к коленопреклоненному грешнику. Изумление Кортенэя возросло, когда, приблизившись, фигура оказалась молодой и прелестной женщиной. Одетая во все белое, кроме черного пояса, стягивавшего ее талию, она была прекрасна, как фея. Густые каштановые волосы обрамляли ее лицо, кроткие ее черты дышали смирением и тихой радостью; но увлажненный взгляд и оросившие щеки слезы выдавали сердечное волнение незнакомки. Поднявшийся при ее приближении мужчина раскрыл свои объятия; в молчании они вновь склонились перед распятием и молча творили молитву.

С восхищением Кортенэй взирал на лицо женщины; ангельская кротость ее затуманенных слезами глаз, изящество и пропорциональность черт, грациозность соединялись с простотой и искренностью ее обращения к Божьему духу, чьей помощи она просила, простирая к небу руки, — картина, достойная кисти Рафаэля.

Теперь Эдвард знал причину, породившую так много толков в округе, а с появлением на сцене прекрасной незнакомки он знал также, где находится источник так поразившей его музыки. В спокойную, безветренную ночь эти звуки могли разноситься вокруг далеко и отчетливо; в сочетании с мерцающим свечением лампады это явление, видимо, и было причиной испуга суеверных крестьян, которым случалось о ту пору проходить мимо аббатства. Воображение их родило загадочное чудище — дитя невежества и страха. Вероятно также и то, что какой-нибудь пилигрим, более отважный; чем простые селяне, пытался проникнуть в развалины и, быть может, даже видел одну из странных фигур. Пребывая в твердом убеждении, что картина, открывшаяся ему, принадлежит загробному миру, набожный странник, без сомнения, не стал искать ей объяснения, а попросту пересказал увиденное и тем вернее сохранил уединение непонятных пришельцев.