Любовь Обрия к Ианфе усиливалась; ее невинность, столь несходная с притворной добродетелью женщин, среди которых, он искал воплощения своих романтических мечтаний, очаровывала его сердце. Хотя он со смехом представлял себе молодого англичанина, женатого на необразованной гречанке, но все больше и больше пленялся существом, столь близким призраку сновидения. Часто он собирался расстаться с нею, составлял планы разысканий древностей, хотел уехать и не возвращаться, не достигнув цели, ибо никак не мог остановить внимание на окружающих его развалинах — в его душе жил образ, казавшийся единственным вместилищем его мыслей. Ианфа не замечала его любви: как и прежде, она оставалась все тем же по-детски невинным и доверчивым существом. Разлука с Обрием была всегда неприятна ей, но потому только, что, кроме него, ей не с кем было посещать свои любимые места, где он открывал или зарисовывал некоторые из обломков, уцелевших от разрушительной руки времени. Ради него она спрашивала о вампирах у своих родителей, и они подтвердили их существование, побледнев от ужаса при одном их упоминании. Однажды Обрий решил отправиться на поиски древностей, на которые у него должно было уйти несколько часов. Когда он произнес название места, куда собирался отправиться, все в один голос просили его не возвращаться ночью, потому что ему придется проезжать через одну рощу, в которой ни один грек не согласится остаться после захода солнца. Все в один голос утверждали, что там находится сходбище вампиров во время их ночных оргий, и величайшие бедствия ожидают того, кто дерзнет с ними встретиться. Обрий легкомысленно отнесся к их предостережениям и постарался высмеять их страхи, однако заметил, что они содрогаются от его насмешек над неодолимой адской силой, при одном имени которой кровь стыла в их жилах, — и замолчал.
На следующее утро Обрий отправился на поиски один; он удивился, увидев печальное лицо своего хозяина: молодому человеку показалось странным, что насмешка над страшными духами могла внушить тому такой ужас. Когда он полностью был готов к отъезду, к его лошади подошла Ианфа и, смущенная, просила его возвратиться прежде, чем наступит ночь, которая дает полную свободу действиям этих страшилищ; — он обещал. Но разыскания так увлекли его, что он не заметил скорого наступления ночи и не видел темных облачков, которые в странах полуденных быстро собираются в огромную тучу и бурей изливаются на землю. Наконец он сел на лошадь и решил поспешностью вознаградить потерянное время, однако было уже поздно. Сумерки в полуденных странах почти неизвестны: стоит сесть солнцу — и уже началась ночь; и прежде чем Обрий успел далеко отъехать, буря заревела над его головой — гром гремел, почти не умолкая; частый, крупный дождь пробивался сквозь ветви деревьев, и молния синей змеей падала и блестела у самых его ног. Внезапно лошадь испугалась и стремительно понесла всадника по густому лесу. Наконец она остановилась от усталости, и при блеске молний Обрий заметил хижину, скрытую под кучей опавших листьев и сучьев. Он спешился и устремился туда, надеясь найти проводника до города или по крайней мере защиту от бури. При его приближении гром на минуту стих, и он услышал ужасный женский крик, заглушаемый глухим адским хохотом — голоса сливались в один, почти непрерывный звук; — Обрий оцепенел. Но, пробужденный ударом грома, он собрал силы и выломал дверь хижины. Густой мрак окружал его, но жуткий вопль был его проводником. Он крикнул, однако голоса не умолкали; казалось, его никто не замечал. В темноте он наткнулся на кого-то и схватил его; чей-то голос вскричал: «Опять попался!» — и снова раздался громкий хохот. Обрий почувствовал, как неизвестный сжал его с невероятной мощью, и решил дорого отдать свою жизнь; он боролся, но напрасно: он был поднят в воздух и с ужасной силой брошен на землю. Противник бросился на него, придавил коленом грудь и протянул руки к горлу…