Комната с призраками

Длинный берег – полоса гальки, полоса песка. Через небольшие равные интервалы черные волнорезы, тянущиеся к воде. То есть пейзаж, ничем не отличающийся от того, который он видел днем. Хмурая погода – возникало впечатление, что то ли надвигается гроза, то ли это просто поздний зимний вечер, то ли моросит холодный дождь.

Поначалу на этой открытой сцене было пусто. Затем вдалеке появлялась покачивающаяся черная фигура. Через мгновение становилось ясно, что это мужчина. Он бежал, перебираясь через волнорезы и поминутно оглядываясь. Чем ближе он подходил, тем становилось яснее, что он не только сильно встревожен, но и безумно испуган, хотя выражение лица его не менялось. Более того, он был явно на исходе сил, и очередное препятствие давалось ему все с большим и большим трудом. «Удастся ли ему вскарабкаться на следующее? – волновался Паркинс. – Оно, кажется, выше предыдущих». Удалось: подтянувшись, он перебросил себя через волнорез и упал на кучу с другой стороны (ближайшей к зрителю). И остался стоять на четвереньках, словно встать уже был не в состоянии. С выражением муки и страха глядел он вверх.

До этого момента было совершенно непонятно, чего сильно боится беглец. Но теперь вдали блеснуло что-то светлое, оно суматошно металось из стороны в сторону, продвигаясь вперед с необычайной скоростью. Фигура быстро приближалась, но из-за ее бледного развевающегося одеяния было трудно различить, что она собой представляет. И что-то в ее движениях было такое, из-за чего Паркинсу не хотелось видеть ее вблизи. Временами она останавливалась, вздымала руки, наклонялась к земле и, не выпрямляясь, бежала к воде, потом обратно; затем разгибалась и вновь продолжала бег вперед, причем со скоростью, которая не только изумляла, но и страшила. Наступал момент, когда в нескольких ярдах от волнореза, за которым лежал беглец, преследователь начинал метаться то вправо, то влево, После нескольких бесплодных прыжков то туда, то сюда он останавливался, поднимал вверх руки и бросался прямо к волнорезу.

На этом, несмотря на все усилия, Паркинс открывал глаза. Долгое время он провел за опасениями о своем здоровье: начинающееся ухудшение зрения, сильная усталость, чрезмерное курение и тому подобное. Наконец, он решил, что лучше зажечь свечу, взять книгу и провести ночь без сна, чем изводить себя этим нескончаемым видением, которое являло просто болезненное отражение его прогулки и размышлений прошедшего дня.

Чирканье спички и вспышка, должно быть, потревожили каких-то ночных существ – то ли крыс, то ли еще кого; он услышал, как кто-то на большой скорости засеменил прочь от его кровати.

Боже, боже! Спичка погасла! Идиотизм! Но со второй попытки свечу зажечь удалось, и он достал книгу, за которой и просидел до тех пор, пока благосклонный сон не охватил его. Впервые за свою благонравную и предусмотрительную жизнь Паркинс забыл задуть свечу, и, когда в восемь часов утра его разбудили, на дне подсвечника подрагивал огонек, а на столике расплылось пятно грязного сала.

Когда после завтрака он у себя в номере переодевался для игры в гольф – судьба вновь предоставила ему в качестве партнера полковника, – в номер вошла горничная.

– Простите, – сказала она. – Вам не нужно еще одеяло?

– Благодарю, – ответил Паркинс. – Да, пожалуй, нужно. Похоже, скоро похолодает.

Горничная сбегала за одеялом.

– На какую кровать его положить, сэр? – спросила она.

– Что? На эту… на которой я сплю. – И он указал на свою кровать.

– Ах да! Простите, сэр, но вы, кажется, лежали на обеих; понимаете, утром нам пришлось застилать их обе.

– Правда? Как глупо! – воскликнул Паркинс. – Вообще-то на другой я не лежал, а только клал на нее вещи. Неужели она выглядела так, словно я там спал?

– Да, сэр! – заверила его горничная. – Все белье было смято скручено, будто там всю ночь ворочались, сэр.

– О господи, – расстроился Паркинс. – По-видимому, когда я распаковывал на ней чемоданы, я привел ее в беспорядок. Простите за причиненное беспокойство. Кстати, ко мне скоро приедет друг – джентльмен из Кембриджа, – он переночует на ней ночи две. Ведь это можно?

– О да, сэр, конечно. Спасибо, сэр. Я думаю, все будет в порядке, – ответствовала горничная и удалилась, дабы похихикать со своими коллегами.

А Паркинс отправился улучшать свою игру.

И я с радостью докладываю вам, что это ему удалось настолько, что полковник, в глубине души роптавший на судьбу, заставившую провести его еще один день в компании с Паркинсом, по мере игры становился все непринужденнее, и голос его все увереннее рокотал над полем – как сказал один из наших второстепенных поэтов, «словно басовый регистр органа в кафедральном соборе».

– Ну и ветер был прошлой ночью, – сообщил он. – Как говаривают в моих краях, будто кто-то специально вызвал его свистом.

– Да что вы! – изумился Паркинс. – Неужели в ваших краях до сих пор верят в такие вещи?