Комната из листьев

Даринга бережно положила малышку на землю и распеленала ее, чтобы я могла полюбоваться девочкой во всей ее красе. Та лежала, уставившись на меня серьезными глазенками, и жестикулировала кулачками. Ножки у нее были крепкие. В ней уже проглядывала будущая женщина. Даринга поглаживала малышку своими длинными лоснящимися пальцами, словно не могла устоять перед соблазном прикоснуться к нежной детской коже. Я глаз не могла оторвать от ее сильных уверенных рук. Королева-мать своей принцессы, она обращалась с дочерью одновременно властно и с любовью.

Никто никогда не говорил про «наших темнокожих сестер». Но Даринга была мне такой же сестрой, как любая из женщин, которых я знала: мать, как и я, она жила любовью к своему ребенку, нежила и ласкала дочь так же, как я – своего сына, и малышка смеялась в ответ, как и мой Эдвард, хоть он и был в младенчестве слаб здоровьем.

А ведь эта была женщина из племени, в котором, как меня всерьез заверяли, люди едят своих младенцев. Это убеждение передавалось из уст в уста, и никто никогда не спрашивал: «Откуда вы знаете?». Несколько предположений – и готова история, к тому же неопровержимо достоверная. И такие выдумки пускаются в путь по свету, передаются будущим поколениям, не вызывая ни малейших сомнений.

Женщины беседовали между собой и с мистером Доузом. Их речь лилась плавно, без резких перепадов, как в английском, и ритм был другой: фраза начиналась твердо, а к концу ослабевала, как бы не настаивая на своей правоте. Трудно было представить, что на таком языке можно браниться. Мистер Доуз задавал вопросы медленно и с видимым трудом. Но женщины понимали его и отвечали. По ходу разговора он что-то записывал карандашом в небольшой синей тетради, явно пытаясь выучить их язык, но беседа при этом не прерывалась.

После того, как все вдоволь налюбовались малышкой и ее снова завернули в шаль из мягкой древесной коры, а мистер Доуз записал достаточно новых слов, женщины поднялись с земли, созвали своих детей и неторопливо двинулись по краю мыса в сторону соседней бухты. Мужчины уже ушли, причем так тихо, что я и не заметила. Видимо, как и в нашем обществе, в этом племени считалось, что у мужчин есть какие-то свои дела, которые женщин не касаются.

– Как вы могли убедиться, мои друзья великодушно согласились научить меня своему языку, – заговорил мистер Доуз. – И самое замечательное: это язык флективный! Как греческий!

Флективный, повторила я про себя. Что бы это значило? И что в этом замечательного?

– Когда слышишь какие-то слова из их языка, думаешь что их можно запомнить, – продолжал мистер Доуз. – Но нет, они забываются. Или кажется, что слышишь что-то более простое и вроде бы знакомое.

Он принялся быстро листать свою тетрадку, желая показать все свои записи. Разумеется, я ни одной не успевала прочитать.

– Помедленней, мистер Доуз, – попросила я. – Дайте посмотреть!

На некоторых страницах вверху стояла какая-нибудь буква, а сами страницы были поделены на два столбика, в которых были записаны пары слов: Karingal — твердый, прочный; Karamanye — болит живот; Korrokoitbe — глотать. На других страницах – какой-нибудь глагол, а ниже – глагольные формы, с пропусками: Видеть – Naa; я вижу – Ngia Ni. Ты видишь. Он видит. Мы видим. Вы видите. Они видят.

– Я думал, это будет не труднее, чем заполнять пропуски, – объяснил мистер Доуз. – Увы, самонадеянность до добра не доводит. Теперь у меня другой метод, если можно так выразиться. Вот, например, посмотрите, моя беседа с девочкой Патьегаранг. Записал так, как услышал. Что я говорил, что она говорила. Таким образом я смогу освоить живой язык, а не отдельные слова – ноготь или мочка уха. Надеюсь, со временем научусь и понимать.

Патьегаранг – девочка, вступающая в пору взросления, – тоже сидела вместе с женщинами возле хижины. Мистер Доуз сказал мне, что, несмотря на очевидные различия, она напоминала ему его младшую сестру.

– Патьегаранг во многом похожа на мою сестру, – продолжал он. – Такая же смышленая, веселая, любознательная. Когда я беседую с Патьегаранг, мне иногда кажется, будто я разговариваю с Энн.

Он плотно сжал губы, выражая сожаление.

– Моя сестра могла бы стать хорошим астрономом, – добавил мистер Доуз. – Но ей придется выйти замуж.

Мне нечего было сказать в утешение. Я знала, сколь ничтожна возможность счастья для женщины, которая могла бы стать хорошим астрономом. Изучение звезд для нее будет сводиться к тому, чтобы выйти во двор своего дома и смотреть на небо до тех пор, пока супруг и дети не позовут ее в дом.

Разные племена