Комната из листьев

Мы обнялись, так же, как когда-то в прошлом, но, когда разжали объятия и Энн посмотрела на меня, я догадалась: она понимает, что скрывается за моей радостью.

– Я очень сожалею, мэм, – снова сказала она и замешкалась.

Энн, я видела, пыталась подобрать слова, чтобы дать мне понять: она знает, что я несчастна в браке и хотела бы выразить сочувствие. Но какие уж тут слова, сочувствуй не сочувствуй! Все, что она могла – это взять мою руку и на мгновение сжать ее в своих ладонях.

С уходом Энн я оказалась в затруднительном положении, понятия не имела, как найти новую служанку, которую я хотела бы иметь подле себя. Мне претила сама мысль, что я должна буду вверить Эдварда заботам грубой каторжницы.

Мэри Джонсон всегда была в курсе того, что происходит в нашем маленьком мирке. Не прошло и часа после моего разговора с Энн, как она прислала весточку с просьбой зайти к ней. Она провела меня в дом. В передней комнате ее супруг сочинял проповедь, в муках творчества горбясь над столом, на котором перед ним лежала его Библия. Мы прошли в другую комнату, где чадил огонь в очаге; там сидела и шила какая-то женщина – судя по одежде, каторжанка. При моем появлении она привстала, прижимая к себе шитье.

– Агнес, ты почти закончила? – спросила миссис Джонсон. – Поторопись, закончи поскорей.

– Слушаюсь, миссис Джонсон, – ответила женщина, не поднимая на нас глаза. Она снова села и продолжала шить.

Агнес была не первой молодости, тощая, с серым лицом, – словом, не красавица. И это сослужило ей добрую службу, ибо Мэри Джонсон ни за что не доверила бы заботу о своем муже и ребенке симпатичной каторжанке, не допустила бы такую в свой дом. При всей своей набожности она была женщиной проницательной.

– Во время путешествия ее настигло ужасное несчастье, – сообщила мне миссис Джонсон шепотом, который был слышен во всех углах комнаты. – В дороге у нее умер ребенок.

Я старалась не смотреть на эту женщину. Та низко склонилась над шитьем, будто хотела раствориться в нем.

– Я сказала ей, – продолжала миссис Джонсон, – и вы, миссис Макартур, уверена, со мной согласитесь, что ее младенца прибрал к себе Господь, а потому она должна не скорбеть о своем малыше, а радоваться, что он умер раньше, чем она.

Агнес издала некий странный звук – охнула то ли в знак протеста, то ли от ужаса. На ее лице застыло неизбывное горе, так что хотелось опустить глаза, будто я вторглась в чужую душу. Я ведь тоже знала, что значит потерять ребенка на каторжном судне. Но я не разделяла убежденности миссис Джонсон в том, что утрата ребенка – это благо.

– Миссис Макартур, я вполне могла бы обойтись без Агнес, – сказала Мэри. – Вместо нее готова взять одну достойную женщину, которая есть у меня на примете. Если она вам подойдет.

Я уже предвидела, как мне придется вечно рассыпаться в теплых благодарностях перед Мэри Джонсон за услуги этой женщины. Но это решало мою проблему.

Тем более что она сама предложила.

– Мистер Джонсон навел о ней справки, – добавила Мэри, – она вполне удовлетворяет требованиям. Воровка, конечно, но не из самых опасных. И она чистоплотная.

Агнес не поднимала головы.

– Значит, я пришлю ее к вам в субботу, – подытожила миссис Джонсон. – После обеда, это удобно, миссис Макартур?

Миссис Браун

В облике и характере Агнес Браун чувствовалась некая солидность, и у меня язык не поворачивался называть ее Агнес. Так что я всегда называла ее «миссис Браун», хотя удостаивать каторжанку такой учтивости, как «миссис», было по меньшей мере странно. А миссис ли она вообще? Да и Браун ли? Возможно, не миссис и не Браун. Впрочем, какая разница.

Рот она без дела не открывала, но в ее речи, как и в речи Ханнафорда, прослеживался выговор обитателей западной части Англии. Улыбалась она редко, машинально исполняя свои обязанности, словно здесь присутствовала только ее внешняя оболочка, а внутреннее «я» находилось где-то далеко. С лица ее не сходило безучастное выражение. Должно быть, после смерти ребенка что-то другое заняло его место в душе Агнес Браун. Утрата ребенка, преступление, из-за которого она оказалась здесь, каторга – все это выхолостило ее. Теперь жизнь текла и плескалась вокруг этой женщины, как вода.

В другом мире нас с миссис Браун не связывали бы отношения госпожи и служанки; она считалась бы мне ровней. К развязным падшим женщинам она явно не относилась. Мне было любопытно, из-за какого же преступления она оказалась здесь, и я легко могла бы это выяснить. Не выясняю, твердила я себе, лишь потому, что для меня это неважно. На самом деле мне было неловко оттого, что в моей власти выведать у миссис Браун ее историю, а она сама не вправе потребовать от меня ответной откровенности.

Через несколько недель после того, как она стала служить у нас, я неожиданно застала ее с открытой книгой в руке. Это был томик Горация, принадлежавший мистеру Макартуру. Обычно он лежал на каминной полке – но больше напоказ, муж редко его читал. Миссис Браун поспешила положить книгу на место.