Комната Джованни. Если Бийл-стрит могла бы заговорить

Так я познакомился с Джованни. Думаю, наши жизни слились в первый же момент встречи. Они и сейчас неразделимы, несмотря на предстоящую s'eparation de corps[27], на то, что тело Джованни скоро отправят гнить в неосвященной земле где-то под Парижем. До самой смерти меня будут преследовать воспоминания, восстающие, словно из-под земли, как ведьмы Макбета, и тогда лицо его предстанет передо мной, принимая самые разные выражения, уши мои запылают от тембра его голоса и особенностей речи, а запах его тела одурманит меня. Когда-нибудь в будущем – да пошлет мне его Господь! – в нежном блеске занимающегося утра, когда я проснусь с мерзким привкусом во рту, красными, воспаленными глазами, спутанными и влажными от бурной бессонной ночи волосами и увижу за чашкой кофе в сигаретном дыму лицо моего вчерашнего партнера – ничего не значащего для меня юноши, который сейчас встанет и навсегда уйдет из моей жизни, растворившись, как дым, – именно в такое утро я вновь увижу Джованни таким, каким он был в тот вечер в баре, прекрасным и победоносным, будто весь свет этого тусклого зала собрался нимбом у его головы.

Глава третья

В пять часов утра Гийом запер за нами дверь бара. На пустынных улицах царил полумрак. На ближайшем углу мясник уже открыл свою лавку, и было видно, как он внутри, перепачканный кровью, рубит мясо. Мимо прогромыхал почти пустой большой зеленый парижский автобус, его яркий электрический флажок бешено мигал на повороте. Гарсон выплеснул воду на тротуар рядом со своим заведением и метлой смыл ее в сточную канаву. Перед нами извивалась длинная улица, в конце которой виднелись деревья бульвара, куча сваленных соломенных стульев перед кафе и величественный каменный шпиль Сен-Жермен-де-Пре, который мы с Геллой считали самым красивым в Париже. За площадью улица, виляя по Монпарнасу, вела к реке. Она была названа в честь одного авантюриста, посеявшего в Европе семена культуры[28], плоды которой мы пожинаем до сих пор. Я часто ходил по этой улице, иногда в обществе Геллы – к реке, а чаще один – к девчонкам с Монпарнаса. Последний раз я был там совсем недавно, хотя этим утром мне казалось, что это случилось в другой жизни.

Завтракать мы поехали в район Центрального рынка. Набились вчетвером в одно такси, и неизбежная близость вызвала у Жака и Гийома поток похотливых шуточек, отвратительных не только потому, что в них не было и толики юмора, а еще и потому, что в них открыто выражалось презрение к нам и к самим себе. Похоть извергалась из их ртов фонтаном черной воды. Было ясно, что им мучительно хочется затащить в постель меня и Джованни, и от этого я прямо заходился от злости. Но сидящий у окна Джованни слегка обнимал меня за плечи, словно говоря, что скоро мы избавимся от этих стариков и исходящая от них грязная похоть не сможет загрязнить нас.

– Смотри, – сказал Джованни, когда мы пересекали по мосту реку. – При пробуждении Париж, эта старая шлюха, такая трогательная.

Я выглянул в окно. Лицо Джованни с четко очерченным профилем было серым от утреннего света и усталости. На вспученной желтоватой реке – никакого движения, только у берегов покачивались на привязи баржи. В стороне на острове раскинулся центр Парижа с тяжелым, громадным собором; дальше мелькали смутно различимые от дымки и скорости автомобиля крыши домов с множеством низких и широких разноцветных дымовых труб, красиво проступавших на фоне перламутрового неба. Туман окутывал реку, смягчал линии многочисленных деревьев и камней, скрадывал уродство путаных улочек, переулков и тупиков и, словно проклятье, липнул к спящим под мостом бродягам, одного из них, грязного и одинокого, мы мельком видели из окна – он понуро брел вдоль реки.

– Одни крысы прячутся в норах, а другие вылезают наружу, так и сменяют друг друга, – сказал Джованни и устало улыбнулся. К моему удивлению, он взял мою руку и не отпускал. – Вы когда-нибудь спали под мостом? – спросил он. – Хотя, может, в вашей стране под мостами лежат мягкие матрасы с теплыми одеялами?

Я не знал, что делать с рукой, и в конце концов решил оставить все как есть.

– Под мостом я пока не спал, – ответил я. – Но, возможно, скоро буду. Меня хотят выставить из гостиницы.

Я произнес это с легкой улыбкой – хотелось показать, что и у меня жизнь не сахар, и тем самым как бы уравнять наше положение. Но из-за того, что в этот момент Джованни держал мою руку, эти слова прозвучали как-то беспомощно, слабо и слегка кокетливо. Я не пытался исправить положение – это могло бы только навредить, но руку, которую держал Джованни, освободил, сделав вид, что собираюсь достать сигарету.

Жак дал мне огня.

– Где ты живешь? – спросил он Джованни.

– Да там. Очень далеко, – ответил Джованни. – Это уже и Парижем не назовешь.

– Он живет на дрянной улочке недалеко от площади Нации, – сказал Гийом, – по соседству с дрянными буржуазными рожами и их поросячьим потом- ством.