Комната 15

Они проходят перед нами, один за другим, следователи, эксперты, криминалисты из лаборатории, фотографии и чертежи, следы пороховых газов, брызги крови и ДНК. Мы узнаём, что Кристал по прошествии почти двенадцати месяцев по-прежнему в коме. Я чувствую, как сеть улик затягивается вокруг меня, пугающая и непреодолимая. Однако все это время Р. молчит, что пугает меня ничуть не меньше.

Детектив-инспектор Уинстэнли торжествующе стоит за кафедрой для свидетелей, упиваясь вниманием средств массовой информации. Она в мельчайших подробностях описывает то, как я целый день ее избегал. Напротив, мой шеф Джерри Гарднер не может смотреть мне в глаза, рассказывая о том, как Лора позвонила ему и сказала, что я в воскресенье вечером буду в гостинице, и как он, встревожившись, позвонил после этого Полу. Джерри выглядит исхудавшим и сгорбленным по сравнению с тем, каким я его помню, и говорит медленно, словно каждое слово приходится вырывать из него клещами. Смерть его лучшего друга и наставника нанесла ему сильнейший удар. Для него преданность всегда имела очень большое значение, и ему невыносимо разрываться между сознанием, что убийца я, и тем, что убийцей был Пол. Подталкиваемый Морено, Джерри неохотно признаёт, что я в последнее время стал более агрессивным, отчего окружающие меня не любили.

Тут снова возникает Р., взбешенный его словами, и заставляет меня передать записку Джозефу Стоуну, безжизненно дремавшему все это время. Стоун заявил, что, на его взгляд, нет смысла ставить под сомнение заключения криминалистов – чтобы обличающие меня улики лишний раз не запечатлевались в сознании присяжных. До сих пор при перекрестных допросах он только спрашивал, могут ли собранные улики обличать не только меня, но и моего отца. Однако сейчас Стоун читает записку Р. и, как только Морено заканчивает, спрашивает у Джерри, не пригласил ли он меня специально для того, «чтобы вызывать к себе ненависть, чтобы выводить на чистую воду всякую гниль».

– Не правда ли, – продолжает адвокат в своей обычной ленивой манере, – вы сказали моему подзащитному эти самые слова. Вы хотели, чтобы он выглядел сволочью. Короче говоря, когда он вел себя агрессивно по отношению к полицейским, у кого было рыльце в пушку, он просто выполнял то, что приказали ему вы, его непосредственный начальник.

Джерри отвечает не сразу.

– Да, – наконец говорит он. – Работа детектива-инспектора Блэкли заключалась не в том, чтобы всем нравиться.

Обвинение вызывает полицейского психиатра, который довольно точно описывает меня по результатам обследования, которое он провел, не заметив при этом Р.

Стоун допрашивает психиатра дольше, чем кого-либо из остальных свидетелей, и в конце концов добивается от него признания того, что амнезия могла быть вызвана психологической травмой – например, картиной того, как у меня на глазах близкий мне человек совершил убийство.

– Совершенно верно, – подтверждает психиатр, после чего поспешно добавляет: – Однако, по собственному опыту, большинство, если не все случаи диссоциативного расстройства личности вырастают из крупной психологической травмы в гораздо более отдаленном прошлом, обыкновенно сексуально-насильственного характера. Но в случае с мистером Блэкли я не смог обнаружить никаких свидетельств подобного события.

– Под «более отдаленным прошлым» вы понимаете детство?

– Обыкновенно… практически всегда.

– Разумеется, – опираясь на стол, Стоун подается вперед, к психиатру, многозначительно похлопывая ладонью по лежащей перед ним папке, – не может быть речи о том, чтобы мистер Блэкли подавил также и детские воспоминания? Я хочу сказать, прошу прощения, я не специалист, в отличие от вас, но я в ту лузу шар загнал? Мы не могли бы хорошенько провентилировать этот вопрос и выяснить, в какую сторону ветер дует?

Похоже, судья несколько озадачен этим потоком клише и просит перефразировать вопрос. Стоун извиняется и объясняет, что он просто спрашивает, не мог ли я подсознательно заблокировать в памяти один или несколько случаев насилия в детстве. Психиатр скрепя сердце вынужден признать, что такое возможно.

– Однако без детального исследования говорить об этом с уверенностью нельзя.

Стоун оглядывается на присяжных и садится, довольный ответом. Ему удалось одновременно заронить сомнение и бросить гипотетическое пятно на моего отца.

Несмотря на этот крошечный успех, настроение моей команды, когда мы в конце каждого дня собираемся в комнате для переговоров в подвале, становится все более мрачным.

– Все очень хрупко, – говорит Гупта, с воодушевлением разбивая последний аргумент обвинения, однако, к моему сожалению, в его голосе нет уверенности, и по мере того как судебный процесс продолжается, он кивает все меньше, а качает головой все чаще.

Я разделяю его опасения. Морено проделал хорошую работу, привязав меня к убийствам одной уликой за другой.

– Дело всегда выглядит плохо до тех пор, пока не выслушаешь защиту, – пытается подбодрить меня Васунна.

– Этот матч состоит из двух таймов, – добавляет Стоун, как всегда попадая в точку своим клише.

Я молчу.

* * *