Коммандер

До доктора Мэтьюрина солнце добралось десятью минутами раньше, так как он находился гораздо выше. Стивен заворочался и отвернулся, так как тоже спал тревожно. Но от яркого света никуда не деться. Он открыл глаза и огляделся в полном недоумении. Минуту назад доктор был в Ирландии и чувствовал себя очень счастливым, в тепле и уюте, в обществе молодой девушки, взявшей его под руку. Поэтому, проснувшись, он не мог понять, где находится и до сих пор ощущал прикосновение девичьей руки, даже запах ее духов. Машинально Стивен коснулся смятых листьев — dianthus perfragrans. Запах был совсем другим — аромат цветка и только, а прикосновение призрака — твердое пожатие пальцев — исчезло. На лице его появилось несчастное выражение, глаза затуманились. Он был чрезвычайно привязан к девушке, которая олицетворяла то время…

Доктор Мэтьюрин не был готов к такому удару, перед которым не устояла броня его скепсиса, и в течение нескольких минут сидел, щурясь на солнце, с трудом унимая душевную боль.

— Господи, — произнес он наконец. — Еще один день. — И с этими словами лицо его стало более сосредоточенным.

Он поднялся, стряхнул белую пыль с панталон, снял сюртук, чтобы выбить его, и страшно расстроился, увидев, что кусок мяса, который он припрятал во время вчерашнего обеда, пропитал жиром и платок, и карман. «Удивительное дело, — думал он. — Расстраиваться из-за такого пустяка. И всё же я расстроен». Он сел и принялся за этот кусок мяса (баранью отбивную). На какое-то время его мысли перешли на теорию лечебных раздражающих средств, Парацельса, Кардана и ар-Рази. Доктор сидел в разрушенной апсиде часовни св. Дамиана, расположенной на северной стороне бухты и возвышавшейся над Порт-Маоном, и смотрел вниз на длинный, извилистый вход в гавань, а вдали простиралось море всех оттенков синего цвета, рассекаемое полосами волн. Безупречное солнце уже поднялось со стороны Африки на ширину ладони. Доктор нашёл тут себе прибежище несколько дней назад, как только заметил, что домохозяин стал проявлять по отношению к нему признаки неучтивости. Стивен не стал дожидаться, пока тот устроит скандал, так как слишком устал, чтобы выдержать нечто подобное.

Он заметил муравьев, тащивших крошки его хлеба. Tapinoma erraticum. Они двигались двумя встречными колоннами по его перевернутому парику, походившему на брошенное птичье гнездо, хотя некогда тот был аккуратен, как самая настоящая прическа, какую только можно видеть в Сент-Стивенс-Грин[17]. Насекомые двигались торопливо, подняв свои брюшки, суетясь и сталкиваясь. Доктор наблюдал за беспокойными крохотными созданиями, а за ним в это время следила жаба. Их глаза встретились, и он улыбнулся. Великолепная жаба фунта в два весом с блестящими бурыми глазками. Как этому существу удалось выжить в такой местности — почти лишенной растительности, каменистой, опаленной солнцем, суровой и безжизненной, где укрытием служили лишь редкие груды бесцветных камней, несколько колючих кустов каперсника и ладанник, научного названия которого Стивен не знал. Особенно суровой местность выглядела из-за того, что зима 1799-1800 годов выдалась необычно засушливой, дождей в марте не выпало и жара наступила очень рано. Он очень осторожно протянул палец и погладил жабу по горлу. Та слегка надулась, шевельнула сложенными крест-накрест лапками и стала невозмутимо разглядывать человека.

Солнце поднималось все выше и выше. Ночью было совсем не холодно, но всё же тепло было благодатным. У чернобрюхих каменок, должно быть, где-то неподалеку гнездо: один из птенцов парил в небе. В кустах, где доктор справлял нужду, лежала сброшенная змеей кожа, идеально сохранившая форму глазных отверстий.

— Как же мне отнестись к приглашению капитана Обри? — произнес вслух доктор Мэтьюрин, и голос его громко прозвучал в наполненной солнцем пустоте, которая особенно ощущалась здесь из-за того, что внизу кто-то жил и двигался, а тут ничто не тревожило покой полей, похожих на разграфленные в клетку листы, сливавшихся вдали с бесформенными серовато-коричневыми холмами. — Может, Джек такой только на берегу? И все же он был таким славным, общительным собеседником. — Мэтьюрин улыбнулся, вспомнив их встречу. — Всё же, стоит ли придавать значение тому, что он сказал? Обед был просто великолепен: четыре бутылки вина, может, даже пять. Но я не должен выставить себя посмешищем.