Комета. Докторица (4 книга)

   Вот поэтому я им ничего не скажу, а буду думать, как мне облегчить самолёт по максимуму. Хорошо, ещё, что с этим наступлением у нас теперь немецкого трофейного авиационного бензина хоть залейся. Ведь две тонны, которые привезли вначале, мне казались бесконечной неисчерпаемой кучей, но уже скоро у нас осталось всего две бочки. Так, что к моменту облёта железной дороги нам привезли новый бензин и масло. Теперь у нас на стоянке снова куча бочек и можно о бензине не переживать. Начальник БАО бурчит и ругается, что хранить бензин рядом со стоянкой, а не в специально обвалованном хранилище - есть нарушение и ему нагорит от любой проверки, но когда он с Панкратовым прикидывал другие варианты, у них ничего путного не вышло. Вот и стоят бочки у нашей стоянки, масксетями затянутые, и со стороны почти не видны.

   Когда после получения разрешения на вылет пришли на стоянку, техники уже переобули Тотошку в лыжи от Яка, других не нашлось, а сзади вообще пришпандорили какую-то изогнутую пластину прямо на "дутик". По словам Евграфыча на пару посадок хватит, а если даже слетит, то и не беда. Вообще, в немецком техническом описании самолёта говорилось, что к нему положены специальные лыжи, у которых даже тормоз предусмотрен, представления не имею, как он работает и что собой представляет, но у нас такого всё равно нет, и не предвидится. Штурман полка сделал расчёты потребного мне для этого полёта горючего, решено, что мне для вывоза троих нужно максимально облегчить самолёт, поэтому я вылетаю с минимумом горючего, а после сажусь на наш ближайший аэродром, там есть всего в сорока километрах по прямой аэродром подскока, который себе истребители сделали. Туда вылетает один борт из полка с горючим для меня, и уже после посадки там решаем, как и чего дальше делать по ситуации.

   Как водится, на бумаге всё просто замечательно. Но уже стемнело, поэтому в полной темноте поднимаюсь и облётываю новые шасси-лыжи. Лыжи съели километров десять скорости, на посадке нет возможности уже привычно затормозить, вспоминаю, как летала на У-двасике и садилась в Мордовии, по-утиному растопыривая лыжи-шасси. Моя посадочная скорость значительно меньше, поэтому и площадки даже на лыжах мне должно хватить. Ползаю по листу аэрофотосъёмки и пытаюсь представить себе местность. Ещё летняя чёрно-белая съёмка, по ней мне комэск, который снизился и прошёл низко, и успел вместе со штурманом достаточно разглядеть, штурман поддакивает и комментирует. А мне нужно для себя определить, где они говорят точные данные, а где уговаривают меня и себя. Это не враньё, просто память у нас так устроена, что легко может замещать реальные факты и воспоминания желаемыми.

   Так как решено, что я вылетаю затемно, чтобы прилететь на место на рассвете, я пошла спать. Верочка участвует почти во всем, и спать укладывается рядышком со мной, увезти её с аэродрома сегодня можно даже не мечтать. Тем более, что в том экипаже есть какой-то замечательный "дядя Пятаков", как мне пояснили, это старшина-стрелок, весельчак, балагур и душа если не полка, то эскадрильи, который не мог не понравиться моей сестричке, поэтому она ходит и переживает.

   Вылетаю за полтора часа до восхода, лететь мне около ста восьмидесяти километров, при моей крейсерской скорости около двухсот, а с лыжами чуть меньше и, учитывая встречный ветер, я должна быть на месте минут за десять до восхода, то есть будет уже достаточно светло. Главное, чтобы ребята не ушли с места посадки и их не нашли немцы, то есть мне перед посадкой нужно осмотреться - облететь место на малой высоте. С машины сняли пулемёт с боезапасом, эРэСы с направляющими, заправили по минимуму с запасом всего в двадцать литров. Кучу снятого с самолёта сложили в стороне и накрыли брезентом, с краю колёса от шасси лежат.

   Лечу фактически в темноте, курс двести тридцать градусов от Любани, которую даже в темноте видно и я её знаю, сколько раз уже над ней летала. Сегодня низкая облачность, кромка всего в трёх сотнях метров от земли, лечу под самыми облаками, изредка пролетаю в языках тумана, что понимаю только за счёт того, что подёргиваются муаром и приобретают ореол редкие огни на земле. Я не спешу, в такую погоду мне лучше подлететь даже чуть позже расчетного времени. Многослойная толща облаков над головой начинает светлеть, я уже на курсе, время засекла, вскоре начинают проступать ориентиры на земле, в появившемся просвете над головой мелькнула голубизна и словно подсвеченные пуховые сахарные кипы уже увидевшие солнце чуть розоватые верхушки облаков, такая восхитительная красота, что сердце вздрагивает...