Комбриг

Он казался совершенно спокойным, но от его взгляда у майора мурашки пробежали по спине. Рассказывали, что его боятся враги, ей стало понятно почему.

Когда Северов подошел к своему истребителю, Жуков стоял рядом. Ему уже доложили, и этот сорокапятилетний заместитель Верховного Главнокомандующего, которого назвать мягкотелым и сентиментальным не смог бы и самый отъявленный льстец, взглянув в глаза старлею, вдруг захотел сказать что-то утешающее, но не нашел слов. Он просто сжал своими стальными пальцами его плечо так, что оно заныло, еще раз взглянул в глаза, словно спрашивая: «Ты как?» «В норме!» – так же взглядом ответил летчик, боль в плече привела спутанные мысли в порядок. Жуков кивнул и молча пошел к самолету.

От Воронежа транспортник ушел на Москву, а звено Северова вернулось на свой аэродром.

Все неплохо изучили Северова за время совместной службы и прекрасно понимали, что идти к нему со словами жалости и сочувствия не надо. Теперь Олег чаще летал на свободную охоту. Радар не работал, поэтому врага можно было и не встретить, а можно было нарваться на значительно превосходящие силы противника. Попытку Северова летать в одиночку Владлен просто проигнорировал, они по-прежнему действовали парой. Только Олег сменил тактику. Никаких внезапных ударов и быстрых уходов. Встретив врага, Северов маневрировал, заходил в хвост и не спеша расстреливал самолет противника. Много времени это не занимало, но немец успевал поорать в эфир, отчего противник воспринимал такие действия как особую жестокость. Олег атаковал вражеские истребители, не считаясь с их численностью. Если врагов было много, больше четверки, они с Владленом действовали по отдельности, не нуждаясь в ведомых для прикрытия хвоста и помогая друг другу по мере необходимости. Немцы тоже не были беззащитными овечками, но бой с ними напоминал схватку профессионалов с любителями, слишком отличалось мастерство, слишком равнодушно относились русские к смерти.

За неделю Олег сбил пятерых, Владлен троих. И все сбитые считались экспертами Люфтваффе, их перебросили сюда, чтобы противодействовать гвардейцам. Сколько они повредили, никто не считал. «Яки» Северова и Железнова теперь ремонтировали каждый день, дырок в них хватало. Руководство понимало ситуацию, но придумать, как вывести Олега из этого состояния, пока не могло. Друзья-летчики старались быть рядом, теперь вслед за парой Олега взлетало как минимум звено. Вскоре вшестером они накинулись на полный штаффель «Мессеров», половину сбили, остальных разогнали. «Гансы» прикрывали свои бомбардировщики, при которых теперь остались лишь две пары непосредственного прикрытия. Их растрепали подошедшие «Яки» из первой и второй эскадрилий, потом накинулись на бомбардировщики и устроили им настоящую резню.

За десять дней Олег сбил семь «Мессеров», когда в полк неожиданно прилетел Остряков. Он не стал говорить с командованием полка, сказал «потом» и сделал Северову знак следовать за ним.

– Олежка, ты пошел вразнос, так дальше нельзя.

– Идет война, я уничтожаю врага.

– Ты и раньше это делал, а сейчас почему действуешь иначе?

– Я хочу, чтобы они почувствовали, что сейчас умрут, чтобы успели испугаться, чтобы выли от страха.

Остряков вздохнул.

– Ты же учил своих летчиков, как надо воевать. Почему же заставляешь их действовать по-другому? В ее смерти ты не виновен, а что ты будешь делать, когда кого-нибудь из твоих собьют из-за тебя? Как ты будешь с этим жить?

Николай Алексеевич обнял Олега.

– Ну все, хватит. Ты на фрицев уже жути нагнал. А того, кто Вику убил, ты три дня назад уничтожил. Это был его первый боевой вылет после переброски сюда. Он здесь никого не сбил и уже никогда не собьет, ты отомстил. Все, возвращайся к людям, ты нам нужен.

С Олегом говорил генерал Остряков, который сам в одиночку, не задумываясь, бросался в бой на значительно превосходящие силы противника. Летчик, которого никто и никогда не мог упрекнуть, нет, не в трусости, даже в излишней осторожности. Командир, который вдруг открыл для себя, что на войне можно не только погибать, но и побеждать врага, оставаясь при этом в живых. Что уже не надо кидаться в безнадежную схватку, чтобы не победить, нет, но умереть несломленным. К нему нельзя было не прислушаться. И Северов почувствовал, как в его душе лопнула какая-то тонкая струна, страшное напряжение, не покидавшее его с момента смерти Вики, ушло, превратившись в тихую печаль, которая будет теперь с ним до конца жизни. Да, надо становиться прежним и продолжать воевать, до конца войны еще ох как долго.

Остряков почувствовал перемену в глазах Олега.

– Пошли пить чай.