Комариный вопрос

— Ешь меня, — подсказываю я ей, — а потом я тебя дважды съем.

Жена, зевая, послушно съедает мою шашку и говорит:

— Восемнадцать тридцать пять. Как раз начинается документальный фильм.

— Кстати, — вспоминаю я, — ты тут обдумай позицию, а я в это время кастрюлю почищу.

— Который час? — спрашивает жена, когда я возвращаюсь из кухни.

— Восемнадцать сорок четыре, — отвечаю я. — Еще ешь.

— Как раз через одну минуту, — говорит она, делая ход, — по второй программе будет передача о гейзерах.

— А по учебной что? — спрашиваю я, пробираясь в дамки.

— «Природоведение» для второго класса! Пять минут, как идет.

— Ох, не повезло, — вздыхаю я. — Люди развлекаются, просматривая четыре канала, а у нас с тобой который день передача «Любителям шашек». Кстати, что по третьей программе?

— Мультфильм, — грустно отвечает жена.

— Ну надо же! — говорю я, поедая ее последние шашки. — Так и от жизни отстанем. Столько передач пропустить!

ДЛЯ РАЗРЯДКИ

Вернувшись с работы, супруги Цыпляевы спешат поделиться новостями.

— Моя начальница опять битый час висела на служебном телефоне, — сказала Цыпляева. — Книжные магазины обзванивала: ее, видите ли, интересует, не меняет ли кто-нибудь «Княжну Тараканову» на «Осуждение Паганини». А вчера шарила по парфюмерным: французские духи ей понадобились. А у меня сорвался разговор~с поставщиками.

— Наш дурачок тоже сегодня не перенапрягся, — сказал Цыпляев. С полдня — портфель в зубы и к смежникам. Только и слепому ясно — в парной его смежники поджидали. Из портфеля-то березовый дух пер.

— Нет, моя сидит от звонка до звонка. В конце дня голова пухнет от ее телефонной болтовни. Не успокоится, пока всех приятельниц не обзвонит. Сколько дел без телефона буксует. По самым неотложным на улицу бегаем звонить, за две копейки.

— А мой что удумал! На вскапывание своего личного огорода Балкина дважды снимал с работы. А теперь премию ему повышенную подписал.

— Моя, наоборот, лишила премии Синяеву, которая ее, помнишь, на собрании песочила.

— Кто бы моему косточки пересчитал! Хотя бы за телевизор, который он на дачу вывез. Из красного уголка. А все думают, в ремонт отдали. Но меня не проведешь. Целенький был телик.

— Только не вздумай вылезать. Догадываешься и молчи. А то себе дороже будет. Найдутся догадливые вроде тебя.

— Разве я похож на сумасшедшего? Это я для разрядки повозмущался. Но и ты на свою плюнь. Лучше лишний раз в телефон-автомат сбегай, а на рожон не лезь.

— Да пусть хоть целый день по телефону болтает. Что мне — больше всех надо!

РАДУГА

Утром, когда я привел свою пятилетнюю Катю в детский сад, воспитательница Татьяна Сергеевна сказала мне:

— Папочка, вы у нас еще не охвачены весенними работами. Завтра вечером будете красить радугу.

Радуга — это такая металлическая лестница-стремянка, изогнутая дугой. Назавтра мне вручили кисточки и три старых горшка с красной, — синей и желтой краской.

Взобравшись на радугу, я посочувствовал бедным детишкам, которым приходится каждый день карабкаться на этакую верхотуру. Сейчас они толклись у радуги и с любопытством наблюдали за мной.

— Дядя Леша, а мы залезаем на радугу без горшков, — сообщил мне некто Вова Петрюк.

— Ребята, не отвлекайте меня, — взмолился я. — Я могу расплескать краску или вообще свалиться вниз. Видите, держаться нечем.

Кое-как устроившись на самом верху, я покрасил ступеньки. Сначала с одной стороны от себя, потом с другой.

— Вы там с ночевкой? — поинтересовался Петрюк.

— Не говори, братец, глупостей, — любуясь своей работой, сказал я. — На радугах не спят.

— Некоторые спят, — безучастно сказал Петрюк. — Когда слезть не могут.

Тут только до меня дошло, что, покрасив ступеньки вокруг себя, я отрезал дорогу вниз. Спрыгнуть с радуги мешал горшок с краской, а Татьяну Сергеевну, которая могла бы взять у меня горшок, вызвала заведующая.

— Почему ж ты, Петрюк, раньше молчал! — возмутился я. — Нет, чтобы вовремя подсказать! Видишь, что человек ошибается, поправь его, не жди, пока он попадет в беду!

Минут через пять я потерял всякий интерес к происходящему внизу — все мое внимание было сосредоточено на том, как бы не свалиться вниз.

В моем распоряжении была только верхняя перекладина — на ней я и примостился, как петух на насесте.

Ныло плечо, которым я привалился к перилам, от горшка затекла рука.

Пока я сидел на насесте, Вова Петрюк не терял времени даром. Во-первых, он произвел опрос у коллег по группе, выявив недовольных цветом своих курток. Таких оказалось пять человек. Всем им Петрюк покрасил куртки красной и синей краской, воспользовавшись содержимым горшков, которые я оставил внизу.

Во-вторых, Петрюк покрасил мяч и запустил им в меня. Отбив мяч, я покачнулся и с трудом удержал равновесие, выплеснув часть краски из горшка себе на шляпу.

Моя собственная дочь делала вид, что абсолютно незнакома со мной. То ли из солидарности с коллективом, то ли стыдясь отца, который перед этим коллективом опозорился.

— Девочка! — обратился я к ней официально, чтобы не подчеркивать нашего родства. — Не могла бы ты позвать Татьяну Сергеевну.