Командующий фронтом

— Ничего, казак, проживем! Еще накрутим буржую хвоста…

Потревоженным роем гудела толпа. Неожиданно шум голосов стих. На рыжем жеребце подъехал Лазо.

— Дорогие братья-казаки! — раздался его голос. — Даурский фронт ликвидирован, армия распущена.

В напряженной тишине можно было уловить вырвавшийся из груди людской вздох.

Медленно и ясно командующий рассказал о положении на фронтах и причинах роспуска армии.

Метелица подумал: «С германского фронта ехали радостные, веселые, знали, что нас ждет дома земля, садки, обжитые дома, крепкая брага, жены, детишки. А теперь хоть и тянет к ним, да неохота покидать фронт, ведь без фронта и советской власти нет, значит, снова поселковый атаман, оброк, доносы».

— Прощайте, братья! — уже глухо пронесся голос Лазо. — Не тужите, скоро встретимся. От имени командования благодарю за верную службу Советскому правительству. Примите и от меня низкий поклон.

Казак, который так беспокойно спрашивал у однополчан, как дальше-то жить, не выдержал и бросился к Лазо.

— Главком, возьми меня с собой.

— Не могу, отец, не моя воля…

— Ты бы подумал, — не отставал казак, — я тебе обузой не буду, а помощь от меня большая.

— Никак нельзя, дорогой товарищ.

Казак снял старую, измятую фуражку и, махнув ею, сказал:

— Тогда спешься, я тебя перекрещу.

Лазо спрыгнул с коня и не успел обернуться, как казак осенил его крестом и прижал к себе.

— Оставайся с богом, — сказал он, глотая слезы, — но знай, что дома́ всех казаков в Даурии для тебя открыты. Если нужда будет — позови, все придем…

Он отвернулся, закрыв фуражкой глаза, а Лазо, сев на коня, пожал с седла кому-то руку и умчался, — чего греха таить, сердце заныло от боли.

К вечеру все разошлись: одни в станицы, другие на запад, в надежде пробить себе дорогу к Красной Армии, третьи рассеялись по Приморью и Амуру.

К бронепоезду «За власть Советов» прицепили паровоз и штабной вагон. Последняя группа двинулась на восток. В вагоне — Лазо, Ольга Андреевна, Фрол и Георгий Балябины, Бронников, Богомягков, Кириллов, Машков, Безуглов и еще несколько человек. Тринадцать коммунистов по решению партийной конференции должны были уйти в тайгу на два месяца.

Ночью на станции Ерофей Павлович Лазо вызвал к себе Машкова.

— Спасибо, Виктор Иванович, за службу!

— Неужели и со мной расстаетесь? — Губы Машкова дрожали.

— Да, голубчик, — тяжело вздохнул Лазо. — И на прощанье приказываю тебе и артиллеристам загнать в тупик бронепоезд, снять со всех орудий замки и части, а пулеметы спрятать в надежном месте. Пойдем подыщем.

— Может, не стоит, товарищ командующий? Может, разогнать пары да пуститься по станциям, занятым врагом?.. Позволь, мы перекрасим поезд, вместо «За власть Советов» напишем «Смерть большевикам». Беляки не сразу сообразят. Можно свободно подъехать к любой станции — и в упор… Мы так тысячу верст пройдем. До своих доберемся.

— Машков! — строго произнес Лазо.

— Я вас слушаю, товарищ главком.

— Выполняй мое приказание!

Машков повернулся и пошел с опущенной головой. Возвратившись через час, он доложил:

— Ваше приказание выполнено, но мы закопали не только пулеметы, но и орудия.

Лазо молча протянул Машкову руку, но тут произошло то, чего меньше всего ожидал командующий. Большой, огромный матрос притянул к себе Лазо и, обняв его, поцеловал в щеку. Потом он выпустил его из своих объятий и, смахнув набежавшую слезу, поочередно расцеловался с Ольгой Андреевной, Безугловым и другими.

— Прощайте, ребятки! — глухо произнес он. — Услышите еще про машковский партизанский отряд.

Паровоз и штабные вагоны отошли дальше на восток. Впереди ехал состав с Сибирским народным комиссариатом.

Сентябрьская воробьиная ночь. На горизонте вспыхивали зарницы.

В вагоне мерцала свеча. Лазо, взглянув на карту, тихо сказал:

— На станции Невер высадимся.

— И куда поедем? — спросил низким баском Фрол Балябин.

— В тайгу.

— А по-моему, в Якутск, — вмешался Богомягков.

— Это почему? — удивился Лазо.

— Яковлев, прощаясь с нами, наказывал высадиться в Рухлове и двинуться к Якутску.

Лазо снова наклонился над картой и сердито спросил:

— Когда Яковлев об этом говорил?

— На станции Ерофей Павлович и просил тебе передать.

— Дозволь мне слово, Сергей Георгич, — попросил Безуглов и, не дожидаясь разрешения, продолжал: — До Якутска отсюда по прямой не меньше как полторы тыщи верст. Может, и не дойдем.

— Что же ты предлагаешь, Степан Агафонович?

— Забраться в тайгу. Я буду делать вылазки и узнавать, что слыхать на божьем свете, а тогда уж ты, как главком, принимай решение.

— Согласен с Безугловым, — решительно сказал Лазо.

— А я нет, — возразил Балябин. — Я против Якутска и против тайги. Лучше всего перебраться на правый берег Амура, в Маньчжурию, а оттуда в Забайкалье. В своем краю укроемся, там и развернем подпольную и партизанскую работу.

Это явилось настолько неожиданным для Лазо, что он решил без промедления опросить каждого. Братья Балябины, Гоша Богомягков и Кириллов настаивали на уходе в Забайкалье через Маньчжурию, остальные поддержали Лазо.

Паровоз затормозил, раздался лязг буферов.

— Вот и все! — произнес Лазо.