Командующий фронтом

— Тише, товарищи! — старался успокоить делегатов председатель конференции. — Слово имеет представитель Москвы, товарищ Илья.

Мгновенно все стихло.

Сухотин говорил медленно, но убедительно:

— То, что товарищ из Эгершельда задал такой вопрос Сибирцеву, вполне уместно, но его сравнение неудачно. В октябре семнадцатого года большевики, опираясь на миллионные массы солдат, рабочих и крестьян, подняли восстание против меньшевиков, эсеров и контрреволюционной военщины. Перед нами в те дни был один враг — отечественная контрреволюция. Здесь же, в Приморье, иная картина. Во всем крае интервенты. Они сильно вооружены, на рейде стоят их корабли. Если бы Дальневосточный комитет знал, что интервенты не посмеют вмешаться и помочь белогвардейцам, то он тотчас бы назначил вооруженное восстание. Начать же борьбу с интервентами грозит тем, что Советская республика будет вовлечена в войну на Дальнем Востоке. Это опасно. Лучше готовиться к перевороту под демократическими лозунгами, временно передать власть земской управе, а уж потом установить полностью советскую власть, ибо Дальний Восток — неотъемлемая составная часть нашей республики.

— Товарищ Илья, — спросил делегат Эгершельда, — это ваше личное мнение или директива Москвы?

— Центральный Комитет рекомендует такую форму, учитывая местные обстоятельства, но дело самих делегатов решить этот вопрос.

2

Каморка, в которой поселился Анатолий Гуран, не имела окна, и даже днем в ней приходилось сидеть при каганце. В маленькой печурке горели дрова. Каморка была наиболее безопасной квартирой Лазо, а его новый паспорт и внешний вид не давали повода к подозрению. В ватных штанах и телогрейке, выпачканных мукой, Лазо держал себя нарочито грубовато. Из-под ушанки выглядывал смолистый чуб, на ногах тяжелые нечищеные сапоги.

Однажды ночью к нему постучались. «Нагрянули», — безошибочно решил Лазо.

— Чтобы тебе света божьего не взвидеть, — грубо закричал он, — всю водку вылакал, колбасу сожрал, а теперь спать не даешь. Пошел вон, Ванька! Ей-богу, морду расквашу…

Стук повторился.

Лазо открыл дверь и в темноте различил несколько фигур.

— Пошел вон, Ванька, — снова заорал он, — дай выспаться!

Кто-то чиркнул спичкой, подняв ее вверх. Лазо увидел людей в офицерской форме и поспешил засветить каганец.

— Ты чего ругаешься? — спросил офицер, протиснувшись в каморку. Вместе с ним ввалился холодный воздух.

— Как же не ругаться, ваше благородие, — с возмущением ответил Лазо, — вместе покупали водку и колбасу, а мой дружок один сожрал. Остался я сегодня с пустым брюхом… Ох, и сволочь Ванька!

— Ты кто?

— Как кто? Человек!

— Паспорт есть?

— А то как же! Русский человек — и без паспорта? Все коммунистов ищете? Чтоб им божьего света не взвидеть. Из-за них рабочего человека ночью будят.

— Где работаешь?

— На мельнице.

— Покажи документ.

Лазо стал шарить в карманах штанов, хотя знал, что он лежит в ватнике. Достав измятую бумажку, он подал ее офицеру. Тот прочитал и приказал солдатам:

— Обыскать комнату.

— Какая же это комната, ваше благородие? Собачья конура, можно сказать.

— Подними тюфяк! — приказал офицер.

Лазо неуклюже поднял тюфяк и перевернул его.

— Что за бутылки?

— Пустые, ваше благородие. Эх, кабы одна полная четвертушка… Бррр!

— Ты без водки жить не можешь?

— Какая же это жизнь, ваше благородие? Одно, можно сказать, свинство.

Обыск в каморке подходил к концу. Неожиданно взгляд офицера упал на книгу, лежавшую на полу.

— Подай книгу!

Лазо поднял ее и нехотя протянул офицеру. Тот прочитал и спросил:

— Где взял?

— На мельнице.

— Зачем?

— На курево, ваше благородие.

— Украл?

— Лежала без присмотра, а кто ей хозяин — не знаю. Я и взял. — В эту минуту Лазо вспомнил безугловскую манеру говорить и добавил: — Почто хозяину в большом убытке быть? Если надо — возьмите, только оставьте несколько листков на курево.

Офицер вырвал последние две странички, бросил их Лазо, махнул на него рукой и протиснулся через узкую дверь на улицу.

Когда контрразведчики ушли, Лазо лег на грязный тюфяк и с сожалением подумал о потере ценной для него книги. Это был «Курс высшей математики» Поссе. Сергей Георгиевич на досуге занимался.

На Алеутской улице в приемной адвоката Владимира Николаевича Ягодкина собрались несколько посетителей. Рядом со штабс-капитаном, у которого под широким лбом горели проницательные глаза, сидел немолодых лет человек в мундире инспектора училищ. При резком повороте головы пенсне на переносице дрожало, и он хватал его руками, опасаясь, как бы оно не упало. В кресле развалился, вытянув длинные ноги, сухопарый мужчина в косоворотке под черным пиджаком.

Никто друг с другом не разговаривал. Штабс-капитан мял в руках газету, сухопарый внимательно читал какой-то акт. То один, то другой бросали нетерпеливые взгляды на дверь, за которой находился адвокат. Наконец дверь отворилась, и на пороге показалась миловидная барышня в ярко-зеленой вязаной кофточке. Держа в руках блокнот и карандаш, она спросила:

— Господин Судейкин есть?

Штабс-капитан встал со стула и звякнул шпорами.

— Пожалуйте к Владимиру Николаевичу!