Мы подняли его и, наступая друг другу на ноги, торопливо понесли в медпункт. Он не стонал и не подавал признаков жизни.
— Пробит череп, истек кровью. Необходимо срочное вливание, — сказал дежурный врач.
— Возьмите у нас кровь, — предложил я за всех.
— В этом нет необходимости. Идите, товарищи. Сейчас вы будете только мешать.
Мы вернулись к тому месту, где нашли Клюева. Темный след крови тянулся к спортивному городку. Освещая его спичками, мы дошли до трапеции. Здесь стало все ясно.
Клюев, видно, прибежал подле вечерней прогулки позаниматься гимнастикой, полез вверх по канату. Тяжелый металлический крюк вырвался из подсохшей на солнце перекладины и ударил Клюева по голове.
Если бы мы сразу хватились и начали искать товарища, дело обошлось бы простой перевязкой. А теперь жизнь Клюева в опасности. Отделение опозорено. Везде и всюду нас преследуют две страшные буквы: «ЧП».
Вернувшись из отпуска, сержант Лапин не узнал отделение. Боевая подготовка резко скатилась вниз. На кроссе я еле уложился в «удочку», а раньше бегал хорошо. На строевых занятиях по команде «кругом — марш» у меня ноги заплелись в такой крендель, что я едва не упал — сказалось отсутствие тренировки. На огневой подготовке мушка, прорезь и цель так прыгали, что я не смог их совместить на одной линии. Если бы это была не тренировка, а стрельба, «неуд» грозил неотвратимо. То же происходило и с другими.
…Сержант сидит сейчас вместе с нами в курилке. Не ругает. Не упрекает. Но его молчание невыносимо тяжело. Стыдно смотреть сержанту в глаза. Я кидаю окурок в урну и иду в казарму.
Куцан лежит на кровати, укрывшись одеялом с головой. Одеяло мелко вздрагивает. «Плачет», — подумал я. Хоть он и был главным виновником случившегося, стало жаль покинутого всеми одинокого солдата. Если заплакал мужчина, это говорит о многом. «Велика вина Куцана, но он раскаивается, нужно ему помочь». Подумал я и сел к нему на койку. Куцан затих. Одеяло перестало шевелиться. Подыскивая, с чего бы начать разговор, я вспомнил: сегодня Куцан получил посылку.
— Что тебе пишут из дому? — спрашиваю я.
Куцан не отвечает.
— Ну, будет убиваться, давай рассказывай.
Я сдернул с него одеяло и замер от неожиданности. Передо мной лежал Куцан с широко открытыми, испуганными глазами. В одной руке он держал кусок сала, в другой хлеб. Вскрытая посылка лежала с ним рядом. Меня охватило чувство гадливости. Я вернулся в курилку и, глубоко затягиваясь, задымил папиросой.
«Только от такого и могла пойти ржавчина круговой поруки, — думал я, и было обидно, что все отделение пошло на поводу у этого жалкого человечишки с душой единоличника. — Правильно прозвали его солдаты — «УЗ». Разное бывает заражение: химическое, радиоактивное, бактериологическое, но есть, оказывается, и такое, которое идет от куцанов. Теперь я убедился, что оно не менее опасно».
…Недавно пылавшая заря поблекла. Огненные тучи обуглились и превратились в черную завесу. Наступила ночь. Темно. Только малиновые огоньки папирос накаляются и блекнут в курилке.
Мы молчим. Молчит и сержант. Уж теперь он «даст жизни» за поруганную честь отделения. Ну что ж, он будет прав. На его месте я поступил бы точно так же!
ОФИЦЕРСКИЕ БУДНИ
(Записки командира)
Мы обнялись, когда тепловоз уже сигналил отправление. Я держал в объятиях литые плечи капитана, и спазма стягивала мне горло. Капитан Лутошкин прижал меня к своей широкой груди. Я чувствовал: жмет он меня бережно, боясь причинить боль. Да, этот здоровяк мог бы стиснуть так, что ребра захрустели!
Поезд постепенно набирал скорость.
— Вася! — мягко окликнула жена Лутошкина из тамбура. Он отпустил меня, поднял глаза — они были влажными.
— До свидания, товарищ полковник. Всю жизнь вас помнить буду. Может быть, еще встретимся, — с надеждой добавил он.
Легко вспрыгнул на подножку вагона. Махал рукой, пока поезд не ушел за стрелки.
Так я проводил капитана Лутошкина из далекой Кушки.
Он уехал, а я стоял еще некоторое время на опустевшем перроне, и были у меня на душе и радость и грусть одновременно. Я вспомнил последние десять лет службы, на протяжении которых мы с Лутошкиным встречались и расставались несколько раз. Много нам пришлось пережить с ним за эти годы и веселого и печального.