Командиры седеют рано

Время и постоянные заботы сделали свое дело — неприятный осадок в душе Рябова рассосался. Но то ли потому, что старшина все же чувствовал себя виноватым перед рядовым Мечниковым, то ли наконец-то Рябов по-настоящему поверил в него, — он не вспоминал о двух нарядах, назначенных «за вредную инициативу». А раскладывая в банный день белье на солдатские кровати, Рябов подбирал Мечникову простыни посвежее, наволочку отутюженную получше. На неприятные и грязные работы Мечников больше не назначался.

Когда на ротном собрании выбирали секретаря комсомольской организации, Рябова так и подмывало выдвинуть Мечникова. Ведь достойнее вожака для молодежи не найти. Смущало лишь то, что Мечников молодой солдат. Пока старшина раскачивался и преодолевал сомнения, фамилию Мечникова назвали другие. И командир роты, и замполит батальона капитан Дыночкин одобрительно закивали головами. Кандидатура оказалась единственной, вся рота считала молодого солдата достойным.

— Пусть комсомолец Мечников расскажет о себе, — предложил председатель собрания сержант Рассохин.

— Не надо. Знаем! — как обычно, крикнул кто-то из задних рядов.

— Нет, пусть расскажет, — настаивал Рассохин. — Мы служим вместе всего несколько месяцев, а как он жил раньше, разве нам известно?

Мечников вышел к фанерной трибуне, смущенно пожал плечами. Откашлявшись, заговорил:

— Родился я в тысяча девятьсот сорок первом году в Магнитогорске. Отец рабочий. Погиб на фронте. Мать — ткачиха на фабрике. Учился в вечерней школе и работал на металлургическом заводе в бригаде Василия Петровича Назарова. Вот все.

— Говорят, ваша бригада называлась коммунистической? — спросил капитан Дыночкин.

Мечников оживился, смущение прошло:

— Это все Василий Петрович. У него два ордена за трудовые отличия — орден Ленина и «Знак Почета». Он такой необыкновенный человек, просто рассказать невозможно. С ним все инженеры советовались, и он первый стал бороться за бригаду коммунистического труда. А ребята у нас были отчаянные. Сначала не все гладко шло. Некоторые выпивали. Но у Василия Петровича не вывернешься. Он так настроил людей, что потом вся бригада обрушивалась на того, кто провинится. Меня десятилетку заставили кончить. Коля Гречихин и Степан Сайкин в институт поступили. Толя Пономарев и Алик Григорян — в техникум. Жили мы как одна семья. Была у нас в бригаде Вера Полубоярова. Мы, когда ее замуж выдавали, тайком в завкоме квартиру выпросили. Мебель купили. Все обставили и прямо из загса привезли молодых в новую комнату. Жених Веры — Сенька, он из другой бригады был, обалдел от удивления. А Василий Петрович сказал ему за столом: «Всю жизнь чтоб относились друг к другу по-товарищески, с уважением. Верочку мы знаем. И ты, Семен, парень хороший, но имей в виду, обидишь Веру — будешь иметь дело со всей бригадой».

Солдаты слушали с интересом. Из последнего ряда тот же голос, что крикнул раньше «знаем», вдруг сказал:

— Все бригада, бригада, а ты что там делал? Какие рекорды поставил?

На крикуна зашикали. А Мечников опять смутился, но ответил твердо:

— Я рекордов не ставил. Работал как все. А о бригаде я говорю потому, что это и есть моя биография.

Старшина Рябов привстал с табуретки, нашел взглядом крикуна. Убедившись, что не ошибся, медленно опустился на свое место. Комсомольцы дружно засмеялись: все хорошо поняли, что означал взгляд старшины.

После собрания, поздравляя Мечникова, старшина спросил:

— Почему ты сказал в первый день, что служить будешь вполсилы?

— Запомнили? — удивился Мечников. — Нет, я не собирался вполсилы служить, просто обошел роту и увидел, есть еще у нас непорядки. Не очень старайся — все равно сойдет. А теперь…

— Ну, теперь, — перебил старшина, — теперь мы с тобой… Кстати, поздно уже, спать пора. — Рябов глянул на часы и дружелюбно подтолкнул Мечникова к выходу.

КОМАНДИРЫ СЕДЕЮТ РАНО

1

Полковник Миронов разбирал служебные бумаги, прибывшие с последней почтой. Но шум на полковом дворе оторвал его от дела. Он подошел к окну — два сержанта вели сопротивляющегося солдата. Сержанты крепко держали солдата за руки. А тот упирался и, оборачиваясь назад, что-то кричал бессвязное. Наконец группа дошла до караульного помещения и скрылась за тяжелыми воротами.

Двор опустел. В эти часы люди стараются не выходить под яростно палящее солнце. Земля выжжена добела — ни дерева, ни кустика, ни травинки. Казармы, умывальники, каптерки — будто на ватманском листе, на который архитектор не успел нанести озеленение. Дальше, за глинобитной оградой, шли барханы — Кара-Кумы вплотную подступали к полковому двору.

Полковник позвонил дежурному, приказал выяснить и доложить, что произошло, и склонил над бумагами голову. Седина алюминиево отливала в темных волосах.