Командировка в ад

Борис выругался. Без авиаудара по мосту он подведет товарищей, и чрезвычайно опасный рейд группы Несвицкого не принесет ожидаемой пользы. Сербский генерал прав: нужно надолго обрубить обе железнодорожные ветви, идущие на юг, в горную местность. Тогда темп германского продвижения снизится в разы. Поэтому на следующий день после отправки их шестерки Касаткин-Ростовский сел за штурвал второго самолета из двух захваченных во время провальной немецкой атаки на БиоМед. Задача наполовину проще, потому что до моста перед узловой станцией он долетел к рассвету и в относительной безопасности — как можно ниже, чтоб не засветиться на радарах. Вот потом предусматривалось рискованное одиночное возвращение. Сначала по подконтрольным Берлину землям, это три-четыре десятка километров, потом более двух сотен по «странным» бановинам, где реальная власть принадлежала скупщинам, не выполнившим приказ о самороспуске. Кое-где заправляли партизаны, этих можно не опасаться, но имелись и дикие земли с высокой активностью уголовного элемента, как из сербов, так и цыган. Вызвать эвакуационный вертолет Борис не мог по элементарной причине — в связи с отсутствием такого вертолета, а также обученных его пилотированию.

Но эти проблемы решаемы — в отличие от отказа автопилота.

Выматерившись в непонятно чей адрес — то ли конструкторов блока управления, то ли технаря, неправильно его прилепившего возле бывшей базы БиоМед, князь торопливо вернул тумблеры в прежнее положение. Руки схватили штурвал. Выровнял крен и тангаж. Не вставая с пилотского кресла, снова запустил автопилот и еще раз был вынужден исправлять траекторию движения.

Так, спокойно. Мост близко, максимум через минуту проступит на горизонте, сказал себе князь. Соответственно, летящий прямо в него самолет заметит охрана, если она есть. Начнет стрелять, а этой гражданской птичке много не надо. Особенно если пулеметная пуля попадет в груз марки С-6. Его на борту полторы тонны, взлетел князь с трудом. Причем эти полторы тонны примерно равны двум с половиной тоннам тротила. Специалисты считают — мосту хватит. Касаткину-Ростовскому, если не успеет покинуть кабину, тем более.

Он заложил вираж и лег на обратный курс. Еще один разворот, снова направление на мост.

Стрелка указателя уровня топлива уперлась в ноль. Если продолжить кружить, двигатель начнет чихать и остановится, утягивая к земле и полторы тонны жуткой взрывчатки, и пилота. Как напевал Несвицкий, когда готовились к подобной операции в Славии? «В баках топлива до цели, ну а цель — она в прицеле. И я взять ее сегодня хочу»[1]. Странно, откуда у него берутся песни, очень разные, словно их сочиняет несколько непохожих людей.

Мысли, соскочившие на феномен его товарища, Борис вернул в единственно необходимое сейчас русло — направить самолет в точное место, в идеале как можно ближе к узловой точке крепления, и не погибнуть самому. Конечно, он волхв, обладает защитным коконом, но полторы тонны С-6…

В наушниках затрещало. Потом прорезался голос с очень резкими интонациями, начавший выволочку со слова «ахтунг!» Оказывается, летательный аппарат проник в закрытую для полетов зону, тем более — на подозрительно малой высоте.

Значит, его маневр с разворотом засек оператор радара. Таиться бессмысленно. Касаткин-Ростовский нажал тангенту передачи и закричал: «Алярм!», проклиная судьбу и Господа: самолет неисправен, плохо слушается, нужно ровное место для вынужденной посадки!

Вместо открытия дверцы дернул за рукоять ее аварийного сброса, она унеслась назад в потоке воздуха от винта. Кабину захлестнули вихри. Был бы женщиной, да без обтягивающей шапочки на голове, неизбежно б разлохматило прическу.

Вот и мост. Триммер на снижение. Несмотря на сброшенный газ и выпущенные закрылки, цель приближалась отчаянно быстро. Стоило отпустить штурвал, угол тангажа неизбежно изменялся, самолет норовил упасть в реку под мостом или даже чуть раньше… Убрав триммер, князь направлял машину до того момента, когда, казалось, через стекло кабины различались уже отдельные кирпичи кладки опор.

Всем телом — влево, в проем двери! И буквально через секунду — оглушающий гром одновременно с ударом чудовищной силы.

Бориса отбросило взрывной волной и оглушило. Он пытался стабилизировать полет, но, видимо, легкая контузия помешала сосредоточиться. Упал и услышал треск ломающейся лодыжки, ногу пронзила боль. По инерции его еще проволокло по земле, несколько раз перевернув, пока голова не встретилась с чем-то твердым, и свет померк.

Очнулся он, видимо, довольно быстро, потому что из второй ноги кровь еще била фонтанчиком. Вышло ее немного, иначе бы давление упало, а в сознание, вполне вероятно, он не пришел бы никогда.

Борис выдернул кусок дюралюминиевой обшивки самолета, пробивший бедро и зацепивший какую-то вену. Боль была такой дикой, что перед глазами ползла серая пелена. Он едва держался на грани сознания.