— Гибель же его всеобщему благу послужит! — продолжал разоряться жрец, а я не мог поверить, что все это творится наяву.
Сегодня бриан устроили нам «экзамен» — мы должны были отвечать на вопросы, вспоминать, о чем были лекции из динамиков, которыми нас пичкали строго через день. Шнобель не смог внятно ответить ни на один, видимо голод и усталость доконали его, и умная башка с начитанностью не помогли.
И Шесть Гор велел поставить его к стенке.
Но нет… они же не расстреляют его вот просто так… это акция устрашения!
— И тако же помнить надобно, что сие есть проявление милосердия, дело радости, — жрец сделал паузу, а потом отрывисто скомандовал: — Пли!
Три автомата затрещали одновременно, Шнобель коротко вскрикнул, и из тела, пробитого пулями, брызнула кровь. Его отшвырнуло назад, и он сполз по стене, оставляя багровые полосы, содрогнулся несколько раз и затих.
Я закрыл глаза, чтобы спрятать бушующую внутри бурю: ярость, ненависть, гнев.
— Воззрите же! — не собирался останавливаться Шесть Гор. — И участь такова ждет всех! Кто нерадивость проявит упорную!
Стиснуть бы толстую шею над красным балахоном, да покрепче, чтобы этот мерзкий голос стих.
— Тело убрать, — распорядился жрец уже без пафоса. — Разойтись…
Я открыл глаза, и осмотрелся: нет, я не хочу больше находиться в этом «центре просвещения», а значит пора валить. Но удрать в одиночку я не смогу, и бросить тех, с кем попал сюда тоже не смогу, и это значит, что нужно договариваться с другими десятниками… со всеми, кроме Равуды.
Этот гаденыш пусть издыхает тут.
— Что тебе? — спросила Фагельма, когда я поймал ее и отвел в сторонку, чтобы изложить свой план: пришлось включить переводчик и терпеть головную боль, пока слабую… пока.
В черных глазах юри-юри стыло недоверие, а руки с дополнительным суставом были сложены на груди так, что на человеческий взгляд казались сломанными.
— Вон за той дверью хранится наше оружие, — сказал я, мотнув головой. — Замок прост. Открою в две минуты. Делать это надо ночью, когда конвойных меньше.
После отбоя в караулке оставалось четверо бриан, и они время от времени обходили плац, заглядывали в спальни, проверяли, все ли тихо. Темнота обитателям подземелий не мешала, и наверняка не переставали работать видеокамеры, которые мы так и не обнаружили.
Единственный шанс — действовать очень быстро.
— А дальше? — спросила Фагельма. — Через пандус не пройти!
Да, ворота запирают снаружи, их не выломать, и замок взять если только пушкой.
— Есть люк вон в той каморке рядом с туалетами, — я мотнул головой уже в другую сторону. — Открывается в заброшенный коридор, а тот выводит в главный, по которому нас привезли. Двести метров, и стоянка транспортеров, которую никто не охраняет; нужно захватить один, и рвануть к выходу на поверхность.
— А бриан будут смотреть, как мы удираем, и аплодировать? — Фагельма все еще сомневалась, но по крайней мере она не послала меня сразу, и это уже хорошо.
— А мы их отвлечем, — я ухмыльнулся. — Если идти в город, там есть рабочий фильтр… Сам его очищал. Я знаю, как заткнуть его так, чтобы он взорвался, и вся система фильтрации накрылась.
Да, нас заставляли работать, набивали голову чепухой, держали взаперти и плохо кормили. Но все это время я изучал подземелья, каждый уголок, каждый поворот, механизм и тоннель, поскольку знал, что рано или поздно это пригодится.
И теперь, когда бриан начали нас расстреливать, настало время пустить накопленные знания в ход.
— Ну… может сработать? — Фагельма шмыгнула носом. — Что ты хочешь от меня?
— Расскажи остальным десятникам… кроме Равуды… и попроси их о молчании. Понимаешь, дело такое, если разболтаем, то ничего не выйдет. Завтра обсудим вместе.
— Годится, — она протянула мне ладонь, твердую, мужскую, и я хлопнул по ней.
Через мгновение я остался один, и торопливо выключил переводчик, убирая головную боль, за эти пять минут ставшую почти нестерпимой. Увидел, как Фагельма отправилась к Иррате, сутулому вилидаро, и как тот бросил в мою сторону неприязненный, подозрительный взгляд.
Нет, не стоит тут торчать… и я отправился в спальню.
На койке там обнаружился довольный жизнь Котик, при виде меня радостно замурлыкавший.
— Опять ты? — спросил я. — Увидят хозяева — опять стрелять начнут. Ну хоть жив.
На плечо мне легла чья-то рука, я вздрогнул и повернулся, чтобы увидеть зеленоватое лицо Етайхо. Она сказала что-то, я потряс головой, показывая, что не понимаю, и неохотно потянулся к выключателю.
Котик на гирванку не отреагировал, словно не заметил ее.
— Что? — спросил я, морщась от вернувшейся головной боли.
— Я вижу, как тебе плохо, — сказала Етайхо без предисловий. — Пора учить язык. Переводчик реагирует на первое слово во фразе, и если вставлять в нее слова на другом языке, то он не успеет переключиться… вот слушай меня, «ты» будет на общем звучать как «бел», а «я» как «жу».
Ж прозвучало куда мягче привычного, так что у нее получилось что-то вроде «жьу».
— Ты будешь со мной заниматься? — спросил я. — Нам же нельзя общаться, чтоб я сдох!