Попытался вслушаться, и понял, что смысл от меня просто ускользает, и вовсе не потому, что снова заглючил переводчик.
— Довольно! — Шесть Гор вскинул руку, и динамики заткнулись.
Я облегченно вздохнул, зашевелились сидевшие вокруг меня соратники.
— А теперь вопрошание, — бриан осклабился, показав десны в мелких присосках. — Стремления любого живого существа — к чему они сводятся? Ответствуй, ты!
И он указал… на Макса, который расположился прямо передо мной.
— Э, ну… это… — тот беспокойно заерзал, почесал в затылке. — Мир вапще… и покой… Всякое это.
— Ответ неточный, — Шесть Гор сокрушенно покачал головой. — Наказать его.
Послышались шаги, и рядом со мной появился конвоир, тот самый, что сопровождал меня в город. Он улыбнулся, когда вскинул палку, и в следующий момент Макс завопил от боли, неожиданности и унижения.
Я стиснул челюсти… я могу броситься на этого урода, скрутить его… но нельзя!
— Ответствовать нужно в точности так, как сие записано в Скрижалях Истинности, — сказал Шесть Гор. — Так, каковы же потоки нисхождения милости на тех, кто ее взыскует? Отвечай, ты!
Я напрягся, ожидая, что короткий толстый палец выберет меня, но не повезло Фагельме. Она тоже ответить не смогла, и ей врезали палкой, но десятник оказалась готова и ничем не показала, что ей больно.
— С сокрушением вижу, что усвоили вы плохо, — сообщил Шесть Гор. — Слушаем еще.
— Мир и покой, стабильность и равновесие — вот к чему стремится любое живое существо! — заревели динамики, и я едва не застонал: о боже, снова, я же тут с ума сойду!
Может быть, аборигенам это и нужно?
На пандусе, по которому только и можно было попасть во внешний мир, появилось несколько бриан. Увидев шагавшего первым высокого воина, я ощутил желание немедленно вскочить и удрать: очень высокий, на голову выше меня, одет очень просто, но волосы схвачены серебряным обручем.
Две Звезды, правитель той планеты, которую мы пытаемся завоевать.
Шесть Гор повернулся, отвесил низкий поклон, но Две Звезды махнул ему — работай, не отвлекайся — а потом его глаза обратились на меня. Легкий жест, и двое конвоиров буквально подхватили мое омертвевшее тело под руки и бегом поволокли в сторону.
Через минуту я оказался в караулке, где царила блаженная тишина.
— Ну здравствуй, разумный с извилистой судьбой, — сказал Две Звезды, изучая меня.
Взгляд у него был пронизывающий, под ним хотелось упасть на колени и во всем признаться, хотя в чем именно всем, я не очень понимал — ну хотя бы в том, что я видел в городе бриан принца Табгуна, одного из полководцев Гегемонии.
— Здравствуйте, — ответил я, стараясь не стучать зубами.
— Как ты видишь, судьба вновь свела нас, и это не просто так, — продолжил Две Звезды. — Тысячи мелких поступков кажутся незначащими, ерундовыми, но именно они ткут то полотно, из которого состоит наша жизнь.
Мынаходились в караулке вдвоем, конвойные и охрана оставались за дверями, из оружия у него при себе был только нож, и я вполне мог напасть, но понимал, что передо мной опытный воин, что он сыт и настороже, а я последние дни толком не ел, на работах устал как собака, а голова до сих пор гудит от пропаганды бриан.
Нет, без шансов.
— Поэтому я предлагаю тебе, разумный, перейти на нашу сторону, — сказал Две Звезды, и тут челюсть моя буквально отвисла. — Чего могут они дать такого, чего не можем дать мы?
Да, Гегемония вовсе не райское царство, но стать предателем…
— Э, спасибо… я польщен, но нет… — выдавил я. — Там мои друзья, соратники… Понимаете, дело такое…
Правители очень не любят, когда им отказывают, и я ожидал вспышки гнева, за которой неизбежно последует наказание.
— Понимаю, — Две Звезды потер шрам на лбу. — Просто я хотел сократить твой путь. Пойми, это неизбежно, ты придешь к нам… Я видел это в усыпанных звездами сновидениях. Но сейчас — как пожелаешь. Наслаждайся иллюзией свободы выбора, разумный.
Он развернулся и вышел из караулки, оставив меня в состоянии полного обалдения.
Но не расстреляли, палкой не избили, уже хорошо.
Два дня я ходил в город и работал там в одиночку, чистил фильтры, но на третий лафа кончилась.
После завтрака нас построили в колонну и погнали по туннелям, ничего не объясняя. Вскоре мы очутились в тупике, где были неаккуратно свалены лопаты и ломы, в ряд стояли несколько тачек на колесах.
— За дело, — велел узкоглазый конвоир. — Этот проход нужно расширить и продолжить. Кто будет лениться… — и он многозначительно помахал палкой.
Мне досталась лопата, старая, с разболтанным черенком и тупым, погнутым лезвием. Вонзив ее в твердую землю, я понял, что оставлю в этом душном, темном тоннеле все силы, что еще сохранились в теле.
На одной питательной слизи долго не протянешь.
Мозоли я заработал примерно через полчаса, и одну из них почти тут же сорвал. Попыткаразглядеть пораненную ладонь закончилась тем, что мне на плечо обрушилась палка, рука повисла точно плеть.
— Работай! — рявкнул на меня бриан.
Я злобно глянул на него, и снова взялся за лопату, черенок которой быстро окрасился кровью.