Колумб

— Да ну, — сказал парень, — разве я разбойник? Нет у тебя денег — ешь так. У меня хватит.

Он разломил краюху, отрезал кусок сыра и, вытерев рукой горлышко бутылки, протянул всё это Колумбу. Колумб благодарно принял, разбудил Диего, накормил его и поел сам. Диего тотчас опять заснул, а Колумб обвязал голову его шарфом и тоже задремал, пригретый солнцем, утомлённый заботами, под чудесную песню: «А–а–а!..»

К вечеру парень добрался до своей деревни и предложил спутникам разделить с ним ужин, а затем переночевать в сарае. Но Колумб отдохнул, Диего был совсем бодрый, и они решили, что будет лучше, если, воспользовавшись ночной прохладой, они отойдут ещё немного дальше от Лиссабона.

Дорога шла полем. Было очень тихо, и светила луна. Диего спросил:

— Куда мы идём?

— Я не знаю.

И они опять пошли молча.

Под утро Колумб сказал:

— Диего, я думаю, нам один путь — в Испанию. Во Францию далеко, и путь лежит через высокие горы. Во все остальные страны дорога морем, а у нас нет денег. Здесь, в Португалии, нам больше делать нечего. А до Испании мы добраться сумеем.

— Доберёмся. Ты ведь знаешь, я сколько ходил на острове, а здесь куда интереснее. Доберёмся, я сильный.

— Дорога недолгая.

По этой недолгой дороге они странствовали долгие дни. Они ночевали в лесу под кустами, и на сеновале, и у пастушьего костра. Они ели хлеб, испечённый на углях, сухой сыр, завалявшийся в кармане встречного путника, сыр, покрытый коркой грязи. Они ели дымную, пахнущую травами похлёбку и пили молоко прямо из сосков козы, а иногда не ели и не пили вовсе. Они шли, шли, и уже истрепались остроносые башмачки Диего и износились его башмаки с загнутыми носками, и Колумб сделал ему сандалии из коры дерева. Сам он давно уже ходил в таких сандалиях и наловчился их делать.

Узелки уже не оттягивали им плечи, потому что иногда приходилось платить за ночлег или телегу. Яркие тряпочки Диего постепенно переходили в чужие руки. Старый трактирщик соблазнился одной из книг Колумба, хоть и не умел ни читать, ни писать, и в обмен на эту книгу они прожили у него целые сутки и великолепно ели и отдыхали. Одну из карт выпросила у них крестьянка, сказав: «Этим пергаментом хорошо будет обтянуть окно, а у меня сын женится и строит жене избу с окошком». Так и узелок Колумба постепенно сморщился и стал легче.

Один раз Диего сказал:

— Я устал. Долго мы будем так идти?

А Колумб ответил:

— Диего, в тебе моя надежда и сила, поддерживающая меня. Не падай духом, Испания близко.

Другой раз, когда Диего лёг и отказался идти дальше, Колумб сказал:

— Если мы останемся здесь и будем лежать, пока не умрём, кто же откроет западный путь? Если мы не пустимся в море Тьмы, кто же сумеет пересечь его? Идём, мальчик.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава первая О том, как они нашли преданного друга

Хуан — Перес де‑Маркена больше всего на свете любил науку о мореплавании и науку, описывающую мир, — навигацию и космографию. Но так как он был слаб телом, то не мог стать моряком, а так как был лишён отважного духа, то не решился стать учёным.

Немало учёных в те времена сгорело на костре, сгнило в тюрьме или попросту умерло от голода. Самые сильные покровители не могли спасти учёного, обвинённого в колдовстве. Громкий титул и большое состояние не всегда уберегали учёного от цепких лап духовенства, а часто делали его ещё более завидной добычей. Только под сенью монастыря можно было без страха заниматься науками, опытами и открытиями. Поэтому большинство учёных в те времена были монахами, и Хуан Маркена тоже стал монахом.

Он усердно посещал церковные службы, но ничто, кроме любимого дела, его не волновало. И так как у него не было времени вмешиваться в чужие дела и замечать, что творится вокруг, то по смерти старого настоятеля его выбрали настоятелем монастыря. Маркена вполне оправдал возложенные на него надежды — целые дни сидел запершись и не мешал монахам во всякое время спускаться с монастырской горы в портовый городок Палос и вести там весёлую жизнь.

После ночной службы, называемой «часы», Хуан Маркена имел обыкновение гулять в своём садике, размышляя о строении мира. Однажды, когда он так прогуливался, степенно ступая по хрустящему песку и вдыхая аромат цветов, его внимание вдруг было привлечено громким голосом привратника и детским плачем. Маркена подобрал рукой широкую рясу и поспешил к воротам. Он увидел высокого, худого человека, державшего за руку ребёнка и ожесточённо спорившего с привратником. Увидев настоятеля, человек бросился к нему:

— Заклинаю вас честью и счастьем, не откажите дать этому ребёнку глоток воды и ломоть хлеба!

Маркена кивнул привратнику, чтобы он принёс требуемое, а сам с неудовольствием спросил:

— Почему вы просите меня во имя чести и счастья, а не именем Марии Рабида, покровительницы нашего монастыря?

— Потому, — ответил человек, — что если я избегну голодной смерти, то надеюсь пересечь море Тьмы и достигнуть берегов Индии, и от этого мне будет несравненная честь, а тем, кто не оставит меня, несчётное счастье.