Вот только нарисовалась проблема со столовыми приборами. По ходу дела, тут ложки каждый носил с собою. Но я-то с домовыми при себе их не имел, когда отправлялся на охоту. В замке привык, что Яга всегда клала рядом со мною серебряную ложку и вилку.
– Найди-ка мне четыре щепки подлиньше, – тихо проговорил я Кузе, – только быстрее.
Понятливый домовой кивнул и в один миг умчался во двор, откуда вернулся через минуту и протянул мне четыре длинные, еще пахнущие смолою сосновые щепки. Именно на них я и наложил чары, превращая в расписные ложки, которые как-то видел в одном из музеев у себя в городе. Думаю, что если борода и одежда действуют на окружающий мир по всем физическим законам, то и созданные орудия труда пищевой направленности тоже должны исправно функционировать. На всякий случай при накладывании чар я пожелал, чтобы щепки просуществовали в своем новом облике как можно дольше.
При проверке их работоспособности никаких отличий не заметил – ложки и ложки. Только расписные, в отличие от тех же ложек плотников, которые были просто голыми деревяшками нужной формы.
– Вкусно, – пробубнил Авоська, со скоростью пылесоса уплетая кашу. – Только Яга все равно лучше готовит, и вкуснее.
– Тише ты, – строго заметил я домовому, – еще не хватало, чтобы тут народ про бабулю услышал и сделал выводы.
Каша успела закончиться, и я собирался поблагодарить местных владельцев кухни, пускай и накормила нас только хозяйка, чему ее муж был против, но тут…
Хлопнула дверь о стену, отворенная сильной и уверенной рукой, впуская в помещение четырех новых посетителей, при виде которых плотники заработали ложками еще быстрее, доедая, и быстро ушли.
– Хозяин, – до боли знакомый голос раздался в опустевшем помещении, – попить и поесть… да не скупись. Кстати, где твоя жена?
– Ушла она, – немного заискивающе произнес мужик, который успел притащить простой деревянный табурет и усесться возле входа на кухню.
– Это хорошо, – довольно произнес посититель. – А то я не люблю бабский вой.
– Соловей! – пораженно пробормотал Небоська, во все глаза уставившись на разбойника. Так как я сидел спиною и видеть не мог новых посетителей, то решил развернуться. Разбойник, как и три его коллеги по ремеслу, носил свой обычный наряд – рубаха, штаны, и жилетка из волчьей шкуры (и не жарко им?). Но вместо лаптей щеголял в красных сафьяновых сапогах и был перепоясан широким кожаным ремнем. За этот ремень были засунуты два изогнутых ножа.
Мое движение не осталось незамеченным Соловьем с оборотнями, но вот узнать меня не смог под наведенными чарами.
– О, гусляр! – довольно воскликнул он, рассмотрев гусли. – Ну-ка, старик, сбацай что-нибудь.
Сбацай? Хм, интересно, это я принес новенькие словечки, или они и до этого тут имели хождение?
– Занят, – отвернулся я от него, собирая остатки вкусной каши с краев тарелки.
– Что? – удивился Соловей. – Ты не хочешь спеть балладу или сказание? Не хочешь мне, или вообще нет желания?
– Тебе не все равно? – буркнул я, отставляя тарелку и поднимаясь из-за стола. – Сказал занят, значит – не буду.
Обиженный в присутствии своих подчиненных и хозяина трактира Соловей от возмущения не смог вымолвить слов, зато не утратил своей прыткости. Подскочив ко мне, он протянул вперед руку и ухватил за бороду:
– Да я тебя…
И в шоке застыл, уставившись на половину бороды в своем кулаке и переводя взгляд на мой подбородок и щеки, на которых абсолютно не отразилась эта потеря – как была борода по пояс, такой и осталась.
– Это что? – спросил Соловей, больше всего похожий на человека, двинутого пыльным мешком из-за угла.
– Борода, конечно, – удивился Авоська. – Соловей, совсем одичал на своем дубу? Да и царя не признать, да еще и за бороду хватать…
– Кощей?! – выпустил из кулака остатки тающей в воздухе бороды Соловей. – Я… это…
– Это, – передразнил я его, кипя от гнева и сжимая кулак. – То. Вот, получи за неуважение к старшим.
От моей затрещины разбойник улетел к своему столу, собрав в одну кучу и стол, и лавки, и оборотней. Одновременно с грохотом, произведенным упавшим Соловьем, позади раздалось сдавленное 'Кощей' и резкий стук чего-то тяжелого о пол. Оглянувшись, я увидел упавший табурет вместе с мужиком, на которого сильно подействовало мое имя и присутствие в заведении.
– Слабак, – пренебрежительно отозвался о нем Авоська, посмотрев на вздернутые вверх ноги над табуретом. – Царь, а теперь можно называть тебя царем?
– Можно, – махнул я рукою, давая добро на прежнее чествование и размышляя о наказании Соловья. При виде копошащейся кучи под столом – ни один не желал первым вылезать из кучи-малы, опасаясь попасть под раздачу – у меня проскочил в голове отрывок из любимого фильма. Помимо воли по лицу стала растягиваться улыбка, при виде которой Соловей, решивший было подняться, стал уползать под лавку.
– Предложений вроде 'а может, не надо?' слышать не хочу, – проговорил я, с помощью магии поднимая всю четверку в воздух и сдергивая ремень Соловья. – Надо, Федя, надо.