Кольцо из фольги

– А у тебя были статьи, которыми ты гордилась? – спросила позже я.

– Ну, пара-тройка абзацев были вполне приличными, – ответила бабушка.

После того случая с Мадиной и принятым решением не публиковать статью бабушка изменилась. Стала другой. Задумчивой, немного отстраненной. Писала тяжело, вымучивала тексты, в чем честно признавалась. Будто ей крылья подрезали, а новые пока не выросли. Газета процветала, каждый номер читали даже в городе, но бабушка считала, что совершила профессиональное преступление, не решившись опубликовать тот текст. Потом, конечно, навалились другие проблемы, требующие освещения в газете. Появлялись новые темы для репортажей. Но именно тогда бабушка стала чаще ездить в командировки и писать статьи для рубрики «Письмо позвало в дорогу». Так, мне теперь кажется, она пыталась искупить свою вину перед Мадиной, моей мамой и другими девушками, которых вынудили уехать из родного села или довели до самоубийства. Решая чужие проблемы, крича о них со страниц газеты, бабушка пыталась заглушить и собственную боль.

В моем детстве девушки с обрыва в Терек уже не бросались. Обрыв стал местом для свиданий влюбленных. Романтика, признания, обещания… Все пары встречались на обрыве, который вдруг приобрел романтический флер. Даже появилась новая примета – если пара договаривалась о свадьбе на обрыве, семейная жизнь обещала быть счастливой. Так обрыв – символ опозоренных девушек – стал символом любви и верности. Молодожены приезжали или приходили на то место, где давали друг другу клятвы, и вновь их подтверждали. Многие если и слышали про трагедии девушек, то лишь посмеивались над старыми байками. Обрыв, надо признать, тоже изменился. Там вдруг буйным цветом начали цвести цветы, а деревья росли так быстро, будто им в почву что-то подсыпали. Самый восхитительный закат случался именно там. Да и Терек будто чувствовал настроение влюбленных – замолкал во время признаний, из бурной и буйной реки, казалось, превращаясь в ласковый и покорный ручеек.

В моем детстве соседки уже не плевались в спину, а на воротах не появлялись неприличные надписи. Да и соседи были скорее с чудинкой, но все исключительно добрые. Когда я рассказывала об этом маме, та всегда отмахивалась. Говорила, что я все выдумала, перепутала с другим местом, где мы жили. Не было в селе таких никогда.

Иногда я начинала сомневаться в своей памяти. А вдруг действительно перепутала? На самом деле, какая разница? Такие соседи могли жить в любой деревне, селе или городе. Главное, что я их помню. И эти воспоминания были сильнее маминых, в которых остались обида, непонимание, ожесточение на людей. Моя память позволяла верить в людей, в хорошее, доброе, пресловутое светлое будущее. Так что бабушкино влияние и ее воспитание оказались сильнее маминых.

* * *

Кого я еще помню? Семью тети Сусанны. Все говорили, что она грузинка, как и тетя Тамара. Ну наполовину. Хорошо, на четверть. Сусанна заправляла огромной семьей, как генерал. Ее боялись и уважали. Сусанна была великолепна в гневе, а в гневе она пребывала практически все время. Когда становилась ласковой, все начинали нервничать и спрашивать, что случилось. Я очень любила тетю Сусанну. Она всегда встречала меня фразой: «Ну что за цветок! Тьфу на тебя!» – и действительно плевалась. Зато тетя Сусанна не дергала меня за щеки, что в селе считалось проявлением нежности. Каждое утро тетя Сусанна усаживалась во дворе с чашкой кофе, складывала руки на необъятной груди, плавно вытекавшей из третьего подбородка и очень органично перетекавшей в живот, а оттуда мягко сползавшей на колени, и раздавала всем поручения на день.

– Нина, счастье мое, почему ты не хочешь учиться готовить? – спрашивала она старшую внучку, которая не проявляла достаточного рвения на кухне.

Внучек, племянниц, включая двоюродных, троюродных и четвероюродных, приводили к этой женщине в качестве крайней меры. Так и грозили. «Все, завтра же пойдешь к тете Сусанне». Это считалось страшнейшим из наказаний.

– У меня не получается так, как у мамы, – признавалась бедная Нина, которая любила рисовать, слыла девушкой мечтательной и оттого рассеянной. Даже за вареньем не могла уследить. Застывала над кастрюлей, задумавшись о чем-то своем, и все – варенье подгорало, молоко убегало, пироги зажаривались до черноты.

– Нина, счастье мое, готовь для меня. Заодно и для себя научишься, – выносила решение тетя Сусанна.

И Нина каждый день готовила для тети Сусанны – то пироги, то курицу. Приносила и ждала, когда та попробует. Надо признать, из Нины получилась прекрасная хозяйка. Благодаря тете Сусанне она знала, какую специю положить в говядину, а какая подойдет для курицы.

– Дайте этой девочке, что она хочет! – выносила приговор тетя Сусанна и показывала на торт, который украсила Нина. Та из крема умудрялась соорудить не просто розочки, а невероятные цветы, казавшиеся настоящими. Вся родня ахала от восторга и отставала от Нины, которая получала возможность заниматься любимым делом – рисованием. А в свободное время украшала торты кремовыми цветами.