Кольцо из фольги

На некоторых полустанках поезд не останавливается, но притормаживает. И тогда можно рассмотреть вокзал, клумбу, посаженные рядком елки, бюст Ленина, белый, гипсовый. Без бюста Ленина вокзал не вокзал. На станции под лавкой лежит сонная кошка. И несется куда-то трехногая собака. Такие же вокзальные символы, как и гипсовый бюст. Собака всегда без одной лапы – передней или задней. И непременно куда-то несется, подбрехивает. А кошка смотрит мутно, поднимает ногу, начинает нехотя вылизываться, будто светская барышня, разбуженная слишком рано. Вдоль железной дороги, железки, натыканы маленькие домики. Крошечные, кажущиеся игрушечными. И кто придумал селиться рядом с дорогой? Какими кустами ни загородись, все равно железку видно. И поезд грохочет. Привыкли, наверное, уже и не замечают.

Про звуки тоже интересно, необъяснимо. Моя мама, приехав однажды к бабушке, свернула петуху шею. Правда два дня терпела, лишь на третий не выдержала. Петух, которого звали, естественно, Петя, был звонкий, но бестолковый по другой части. Куры его мало интересовали, рабочие обязанности он исполнял из рук вон плохо, но кукарекал от всей души, долго и отчаянно. Так же отчаянно гонялся за людьми и, если ему удавалось кого-то догнать и клюнуть, ходил гордый и, можно сказать, счастливый. Клевал всех без разбору, даже тех, кто его кормил. Бабушка ахнула – Петю было жалко. Все-таки родной петух, хоть и бестолковый. Сама каждое утро готова была свернуть ему шею, чтобы уже замолчал. Все соседские петухи кукарекали интеллигентно, как называла это бабушка, – тихо, чтобы не мешать досыпать хозяевам. А Петя все никак замолкнуть не мог. Опять же, бабушка давно обещала Пете сварить из него бульон, а ведь всем известно, что бульон из петуха – самый вкусный, не похожий на обычный, из курицы. Но это же не значит, что нужно вот так ему голову сворачивать! Ужас какой-то!

* * *

В нашей московской квартире на кухне висели часы с кукушкой и гирьками-шишками. Кукушка тоже куковала честно и пронзительно, на всю квартиру. Однажды мама сняла со стены часы и вынесла их на мусорку. Так ладно бы положила рядом, вдруг кто забрал бы? Нет, она их разбила до последнего колесика. Я смотрела и не понимала, зачем выбрасывать? Можно было перестать тянуть за гири, и часы бы замолчали. Висели бы для красоты.

Звуки… Однажды мы с бабушкой оказались в маленьком городке. Она уезжала в командировку, а я напросилась поехать с ней. Мне нравилось путешествовать с бабушкой, а не с мамой. Дом, в котором мы поселились, стоял буквально в нескольких метрах от церкви.

– А службы проходят? Храм у вас действующий? – уточнила обеспокоенно бабушка.

– Конечно. Только он и остался действующим, – ответила, улыбаясь, хозяйка дома. – С других городов и сел к нам на праздники приезжают. На Пасху, на Троицу, другие праздники – такие службы красивые! Завтра воскресенье. У нас звонарь такой… Бог нам его послал. Молодой, а так звонит, что душа заходится. Завтра и услышите.

Бабушка хмурилась, не решаясь задать главный вопрос.

– Если вы о ребенке волнуетесь, так не надо, – догадалась женщина, – дети от колоколов не просыпаются. Спят еще слаще. Это мы, взрослые, грешники, подскакиваем, а дети – они ж ангелы. Спят себе спокойно.

Так, кстати, и случилось. И когда, уже совсем недавно, я оказалась в гостинице, стоящей рядом с церковью, вспомнила ту историю – подскочила, когда началась воскресная служба. Надо признать, звонарь был мастером. Колокольный перезвон завораживал. За мной грехи уже водились, а дочь спала крепко и сладко.

…Звук поезда. Он не говорит «чучух-чучух», как мы рассказываем детям. Настоящий поезд громыхает железом, перетирая составные части. Резко и неблагозвучно. Будто кости ломает. С лязгом, с надрывом. Но самый страшный звук происходит, когда поезд начинает резко тормозить. Звук сорванного стоп-крана я узнаю из тысячи других. Так бывает, что люди устают от поездки. От однообразного вида из окна – елки, поляны, березы, опять елки. Красиво, да. Но только в первые сутки. На третьи начинает мутить от одного взгляда в окно. Оттого, что ничего не меняется. Ты едешь, едешь, а перед глазами один и тот же пейзаж. И от красоты можно сойти с ума. В поездах дальнего следования люди часто срываются. Обычно к концу поездки, когда осталось потерпеть каких-то часов восемь до прибытия. Вдруг невыносимо хочется сбежать, спрыгнуть под колеса. Как у тех, кто отбывает срок в тюрьме. Побеги совершаются, когда до освобождения остается всего ничего.

И тут еще, как назло, поезд замедляет ход. Опытные проводницы знают, от кого ждать неприятностей. Сорванный стоп-кран – это ЧП. Устанешь писать объяснительные, премии точно лишишься за то, что недоглядела. Начальник поезда будет волком смотреть. Да и пассажиров потом поди угомони.