Кольцо бессмертной

В полиции Лера выяснила некоторые подробности: все три женщины были убиты ножами, которые убийца брал у них же, отпечатков пальцев не оставлял. Черные перья принадлежали обычным воронам, и какое они имеют значение, никто не знал. Следователь придерживался мнения, что таким образом убийца намекает на деятельность своих жертв, а сам он – один из обманутых клиентов. Агнесса несколько выбивалась из общего ряда: на месте ее обнаружения ни перьев, ни ножа не было, колдовством в Санкт-Петербурге она заняться еще не успела, поэтому насолить кому-то из местных не могла. С другими жертвами ее объединяло лишь то, что на родине она тоже занималась магией. Полицейские догадались, что убили ее в другом месте, однако поскольку к ним пока никто не пришел, Марк надеялся, что где именно это произошло, они так и не знают.

От ножа он избавился, пятна крови вывел, даже ультрафиолетом проверял. Если следователь и выяснит, что Агнесса должна была работать у них, они будут стоять на том, что в первый же рабочий день она на работу не явилась. Бросать расследование они не собирались, потому что стоять могут на чем угодно, однако если следователь все-таки выяснит, что и как произошло на самом деле, лучше бы к тому моменту знать имя настоящего убийцы.

Марк заскочил в мастерскую буквально на минутку, забрать кое-какие документы, которые оставил здесь в прошлый свой визит. Страшно хотелось запереть дверь, выключить телефон и немного поработать. Недописанная картина манила похлеще, чем несколько лет назад бутылка виски, и Марк не выдержал. Нет, он не будет писать, просто взглянет на полотно, чтобы потом перебирать его по штрихам в памяти, думать, что еще нужно добавить, какие цвета использовать, где он ошибся, где недоработал.

На мольберте стоял недописанный пейзаж Аликанте на рассвете. Они ездили туда с Ритой и Гретхен в феврале, и Марк привез с собой этот образ залитых первыми солнечными лучами каменных улиц, цветущего миндаля, маленькой Гретхен под одним из деревьев. Работать начал быстро, пейзаж был почти окончен, но, как это иногда бывало, сначала пропало вдохновение, и он отложил картину. Затем его увлекли другие работы, и вот сейчас захотелось вернуться туда, в эту прекрасную страну, куда он увозил Риту немного развеяться после смерти Веры Никифоровны.

Марк не понял, как в его руке оказалась кисть, а на полотно сами собой начали ложиться разноцветные линии, заставляющие оживать краски и запахи весенней Испании. Наверное, он поддался бы искушению и остался в мастерской работать дальше, если бы не звонок мобильного телефона. Номер не был записан в его память, но показался Марку смутно знакомым, а когда он услышал голос, то сразу узнал и абонента. Звонила его старая, если не сказать древняя, знакомая. Когда-то они вместе учились в художественной школе, но если Марк всегда тяготел к классическим пейзажам, то Алина Малинина была ярким представителем современных деятелей искусства: она вычурно одевалась, дымила как паровоз мерзкие вонючие сигары, материлась как сапожник, брила налысо половину головы, вторую красила в яркие цвета, и писала странные картины, которые не понимали преподаватели. Половина из них настаивали на исключении неуправляемой студентки, утверждая, что у нее нет ни капли таланта и она закончит свою жизнь в притоне, а вторая половина прочила Алине мировую известность. Не правы оказались как те, так и другие. Алина, которой давно перевалило за тридцать, не спилась, а преподавала уроки ИЗО в частной школе, родители в которой поддерживали любое проявление индивидуальности как у учеников, так и у учителей, но и никакой известности не добилась. Иногда выставляла картины на каких-то общих выставках, но и там критики и покупатели одаривали ее исключительно игнором. Впрочем, Алина не расстраивалась. Она вообще не умела этого делать.

– Пишешь или медитируешь? – без приветствия поинтересовалась она, стоило Марку отозваться.

Он не сдержал усмешки, в очередной раз удивляясь, как такая современная образованная женщина, как Алина, умудряется сделать из существительного «медиум» глагол «медитировать». Иногда ему казалось, что она уже давно запомнила разницу, но путает специально, поэтому он тоже давно перестал раздражаться и поправлять ее.

– Чай пью, – солгал он, откладывая в сторону кисть.

– Бросай свой чай, хватай какое-нибудь гениальное полотно и дуй на вокзал, – велела Алина.

– Зачем?

– Затем, что мне удалось добиться для нас парочки мест на Международном московском фестивале.