Она сказала это так просто и естественно, словно сообщала, что заняла им столик в ресторане неподалеку, а не выбила участие в самой крутой российской выставке. Марк о ней даже не мечтал. Уже несколько лет места на этом фестивале распределялись между своими: теми, кто состоял в Союзе художников и исправно платил членские взносы. Марк ни в какой Союз вступать не собирался принципиально, какие бы блага ему ни сулили. Когда-то давно он услышал гениальную фразу: «Я не хочу состоять в обществе, которое считает меня своим членом». Он не помнил, где ее услышал, кто ее сказал, но фраза показалась ему замечательной и стала девизом его творческой жизни.
– Если для этого нужно вступить в Союз художников, то я уже говорил, что не стану этого делать, – заявил он.
Алина громко рассмеялась.
– Если бы я знала тебя чуть хуже, уже обиделась бы на твое предположение, что я сдалась этим напыщенным буржуям, – хохотнула она. – Не боись, я надавила на кое-какие рычаги и нас берут просто так. Так что давай шустро, выставка открывается завтра в девять, к тому времени твоя задница должна быть в зале, а твоя мазня – на стене, понял?
Она плюхнула трубку, не дожидаясь ответа, да он ей и не нужен был. Знала прекрасно, что Марк такой шанс не упустит. Он и в самом деле не собирался упускать. Второго раза может и не быть. Либо не позовут, либо Алина пригласит кого-нибудь другого.
Марк торопливо прополоскал кисти в воде, бросил их в подставку, вымыл руки, не обращая внимания на те пятна, которые следовало бы потереть чуть более тщательно, и направился к стене, где висели и стояли уже готовые картины, чтобы выбрать ту, которая будет представлять его на фестивале.
Остановился на большом полотне с изображением заброшенной усадьбы в деревне, где когда-то находилась дача бабушки Риты. Саму дачу продали вскоре после смерти Веры Никифоровны, а пейзаж он писал, еще когда та была жива, и Рита с Марком частенько возили ее туда, поскольку самостоятельно ей было добираться долго и тяжело.
Должным образом упаковав картину, Марк купил билет на поезд через интернет, побросал в сумку необходимые на несколько дней вещи, и уже взялся за ручку двери, когда вспомнил, что Рита сегодня ушла на сутки, а значит, вечером Гретхен на нем. Варианты решения проблемы сменяли друг друга со скоростью света. И не ехать в Москву – среди них не было.
Он взял телефон и набрал номер Эвелины – новой няни, здраво рассудив, что сначала проще спросить у той, кто получает за присмотр деньги. Марк всегда считал, что среди вариантов заплатить за услугу или попросить знакомых и остаться им морально должным лучше выбирать первый. Особенно если ко второму добавляются нотации родственников по поводу того, что ребенок должен быть важнее выставки.
Нет, Марк искренне любил Гретхен, готов был пожертвовать чем угодно ради нее, и в первые годы ее жизни так и делал. После ее рождения, когда Рита посчитала, что продажа картин – слишком уж нестабильный заработок, он бросил картины и устроился иллюстратором в издательство. Но Гретхен росла, становилась самостоятельной, и в какой-то момент он понял, что любовь к дочери не должна становиться самопожертвованием. Гретхен – личность, как и он. И если он принесет себя в жертву ради нее, однажды наступит момент, когда ему захочется потребовать от нее того же. Никому лучше от этого не будет, а значит, следует уже сейчас не забывать и о себе в не жизненно важных вопросах. Его сестра, когда он как-то поделился с ней своими выводами, назвала это проявлением эгоизма, способного логически обосновать любые выгодные ему варианты, но Марк все равно считал, что прав.
Эвелина отозвалась быстро и оказалась совсем не против не только забрать Гретхен из детского сада вечером, но и остаться с ней на ночь, а утром отвести обратно. Марк представлял, что ему скажет на это Рита, но все это будет завтра. Она крайне редко звонит с работы, если Гретхен здорова и нет нужды беспокоиться. А ему важна эта выставка.
Уже сидя в поезде и разглядывая проплывающие мимо на огромной скорости поля и леса, Марк подумал о еще одном человеке, который может заинтересоваться возможностью побывать на фестивале. Алекс Вебер, тринадцатилетний сын его старшего брата… его собственный биологический сын. Полтора года назад выяснилось, что Алекс унаследовал от него способности к изобразительному искусству, и по совету Марка Франц отдал сына в художественную школу. А несколько месяцев назад произошло еще одно важное событие.