Читаем Колония нескучного режима полностью

Про Ваню Иконникова в тот день поговорить не успели. Да и не было такой возможности. Кроме того, обе слишком хорошо знали настрой Ниццы относительно собственного сына. Так что и потом, и в последующие приезды мимоходом кое-что рассказывала Приска про житьё-бытьё приёмного малолетки, но Ницца особо и вид не делала, что вслушивается: отрубила — значит, отрубила. Навсегда. Такой характер, что поделаешь. Фотографию, правда, каждый год в руки брала, бросала взгляд, потом отдавала обратно, давая понять, что в доме этому быть не обязательно. Не надо тут никому ни душу травить, ни жалостливость демонстрировать. Чужой он, не мой. Я его насильно вынашивала и рожала, не хотела, и потому нежеланный он, не выстраданный, хотя и ни в чём не виноватый. Пусть живёт в вашей Жиже и растёт себе там, Иконников Иван Иванович, мальчик без отчества.

Они зарегистрировали брак через полгода. К тому времени миссис Натали Иконникова-Хоффман уже состояла в штате «Harper Foundation», являясь сотрудником восточноевропейского отдела издательства при фонде. Сёстры Харпер не ошиблись. Ницца прошла интервью, продемонстрировав разнообразные знания, эрудицию и приятность в общении, что оказалось делом не последней важности. Попутно высказала пару соображений относительно русского направления в деятельности фонда. Предложила подготовить для печати развернутое эссе на тему психиатрических лечебниц в Советском Союзе. Взгляд, так сказать, изнутри. Сама же за это дело и взялась. На деле получилось два эссе. Первое, названное «Укрутка № 295», написанное по свежим следам, — всё, начиная с ареста на Красной площади и дальше: надругательство в санитарной психоперевозке, последующее отбывание в дурдоме специального тюремного типа, попытка суицида. Умолчать решила лишь о рождении сына, там же, в сумасшедшем застенке. Второе было тем самым, которое задумала ещё в Вене, «Фонтан после дурки, или Любовь без триседила», где с невероятной силой описала чувства женщины, вырвавшейся на свободу после четырёхлетнего пребывания в палате для буйных психбольных и сразу же влюбившейся, в свободного человека, в самый первый и самый свободный день в своей жизни.

Писала по-русски. Потом сама же переводила. И отнесла к себе в отдел, в фонд, руководству, читать. Там прочитали и взвились. Не знали, куда кидаться, настолько убийственным и в то же время высоколитературным получился материал. Тут же предложили книгу, в которую войдут оба эссе, далее — по желанию автора, хорошо бы на схожую тему, крупную форму. Короче, сборник. Мощный. От молодого талантливого русского литератора, депортированного из страны. Ницца подумала и решила писать. О годах, проведённых в Боровском детском доме, — всё как было. Как привезли и отдали в руки Клавдии Степановне, учительнице родной речи, сучьей тётке, порождённой той самой системой. Как реабилитировали умершую в лагере мать, бывшую труженицу органов правоохраны закона жизни по Иосифу Сталину. Как ее, детдомовку, зассыху и девранара, изваяли в металле в обнимку с директрисой и установили во дворе воспитательного учреждения для сирот. Как потом удочерили. И как она, молодая, полная сил и надежд студентка престижного московского вуза, любящая и любимая, споткнулась о систему. И как система, недовольная такой малостью, решила вопрос иначе — сунула голову студентки, в ржавые тиски, крутанула рукоять на триста шестьдесят и раздавила. До сукровицы. Чтоб неповадно больше было спотыкаться. И как потом вмешался обиженный чекистский генерал — но не в расход отправил, а пожалел, слюни пустил по старческому делу, выдернул на волю. Невозвратную. С оплаченным в один конец билетом. В никуда. Такие дела.

Через год с небольшим записи оформились в роман «Клавдия Степановна в глине и бронзе». За перевод на английский тоже взялась сама. В январе, как всегда, приехали сёстры Харпер, и Прис, пока Триш её занималась с Норкой, за неделю работы откорректировала перевод, внеся правки в английскую фразеологию, и это отчасти украсило переводной вариант романа. Читая, одновременно поражалась острому Ниццыному таланту и языку. Ближе к финалу плакала навзрыд.

Перейти на страницу:

Все книги серии Семейная сага. Кинороман

Колония нескучного режима
Колония нескучного режима

Григорий Ряжский — известный российский писатель, сценарист и продюсер, лауреат высшей кинематографической премии «Ника» и академик…Его новый роман «Колония нескучного режима» — это классическая семейная сага, любимый жанр российских читателей.Полные неожиданных поворотов истории персонажей романа из удивительно разных по происхождению семей сплетаются волею крови и судьбы. Сколько испытаний и мучений, страсти и любви пришлось на долю героев, современников переломного XX века!Простые и сильные отношения родителей и детей, друзей, братьев и сестер, влюбленных и разлученных, гонимых и успешных подкупают искренностью и жизненной правдой. Тончайшим образом прорисованные автором психологические портреты героев неизменно сопровождают читателя на протяжении всего повествования.Меняются времена, уходят вожди, и только человеческие чувства остаются самой главной наградой.

Григорий Викторович Ряжский

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги