Колокола судьбы

– Второй дом отсюда, господин обер-лейтенант. Но господин унтер-офицер не велел…

– Плевать. С кем он там? У женщины? Пьянствует с друзьями?

– Там ребята из патруля. Фельдфебель и двое рядовых. Он с ними.

– Это те, что должны нести службу в окрестностях села?

– Так точно.

– Божественно. Больше вы мне не нужны.

Это был условный сигнал. В следующее мгновение сильная рука Крамарчука обвилась вокруг горла солдата, и удары сразу двух ножей заставили его замолчать навсегда.

– В кювет, за кусты, – приказал Беркут, отнимая у убитого автомат, гранату и запасные магазины.

Они подождали, пока приблизится машина и, вскочив на подножки – Корбач уже сидел в кабине рядом с водителем, – подъехали к третьему дому.

Немец, выбежавший на шум мотора из дома, столкнулся лицом к лицу с офицером и отпрянул, поняв, что сейчас последует основательная взбучка. Но уж никак не мог предположить, что вместо разноса офицер коротко бросит шедшим за ним солдатам: «Арестовать его и к моей машине!» И, пока подскочившие «солдаты вермахта» усердно стаскивали с унтер-офицера автомат, вошел в дом.

– Что здесь происходит?! – отшвырнул он в сторону пытавшегося проскочить мимо него подвыпившего солдата. За столом, над которым горела подвешенная к потолку керосиновая лампа, сидели еще двое основательно подвыпивших патрульных – фельдфебель и рядовой, а между ними громадиной восседала не в меру пышная, необъятная какая-то женщина, очевидно, хозяйка дома.

Солдата, которого он отшвырнул, подхватили под руки шедшие за Беркутом люди и вытолкали из дома. На приглушенный крик его, донесшийся уже со двора, в доме никто не обратил внимания.

– Виноват, господин офицер, – пытался подняться фельдфебель, налегая кулаками на стол. Но выскочивший откуда-то из-за спины обер-лейтенанта Отшельник – он один был в красноармейской форме – захватил его за волосы, ударил лицом об стол и, словно молот, опустил ему на голову свой кулачище.

Взвизгнув, женщина подхватилась и, пытаясь выйти из-за стола, всем телом навалилась на сидящего слева от нее немца. Только этим неожиданным падением она не дала ему возможности схватить стоящий под стеной автомат.

– Что за твоим огородом? – по-русски спросил обер-лейтенант пытавшуюся забиться в угол женщину, когда все было кончено.

– Овраг.

– Одним концом выводит за село, другим подступает к кладбищу?

– Ой, да, людоньки, да! – запричитала женщина неожиданно тонким, визгливым голоском. – Разве ж я виновата, что они пришли?!

– Виновата! – резко осадил ее Беркут. – Еще как виновата! – И, когда женщина затравленно притихла, объяснил: – А потому до рассвета всех четверых должна затащить в овраг и по нему – за село. Если не сделаешь этого, немцы тебя повесят.

– Одна?! – всплеснула руками женщина. – Не управлюсь я одна, подсобили бы!

– Каждый должен знать свою меру искупления. Тем более что нам такими пустяками заниматься некогда.

* * *

Подтверждение того, что оврагом можно добраться почти до самого лагеря военнопленных, сразу же внесло изменение в план рейда. Теперь Беркут решил, что к виселице у лагеря вместе с ним подъедут Мазовецкий, в форме лейтенанта вермахта, Корбач и Крамарчук. Остальные, под командой младшего лейтенанта Колодного, с двумя ручными пулеметами, пойдут оврагом и, приблизившись к лагерю, засядут между кладбищем и лагерем. Их задача: при первом же выстреле в районе действия группы капитана открыть огонь по лагерным вышкам и по тем немцам, которые попытаются атаковать ее. Отходить они тоже должны были оврагом, потому что подобрать их машина сможет только за селом.

Внутри ограды, охватывавшей небольшую площадь вокруг виселицы, часовой чувствовал себя как в крепости. Мимо ее ворот часто проходили машины, что-то привозившие и уво-зившие из лагеря. Ночами из него нередко вывозили очередную партию обреченных, которых расстреливали за селом, в карьерных выработках. Поэтому появление машины партизан его тоже не насторожило.

Когда она остановилась у самых ворот и послышался властный голос: «Часовой, открыть!», рядовой подбежал и, рассмотрев при свете луны фуражку офицера, поспешно оттащил большие, неуклюжие створки. Однако въезжать вовнутрь ночные «гости» не стали.

– Опять спишь? – недовольно произнес обер-лейтенант, проходя мимо часового и беглым взглядом осматривая эшафот. Сдерживая порывы ночного ветра, крестовина виселицы ревматически поскрипывала, и даже сейчас, при тусклом свете луны, видно было, как веще раскачиваются три отяжелевшие от дождя веревочные петли.

– Никак нет, господин обер-лейтенант! – охрипшим то ли от волнения, то ли от простуды голосом ответил часовой. – Несу службу.

– Когда должны вешать первых?

– В шесть утра.

– Ровно в шесть? – удивился обер-лейтенант. – О казни он спросил случайно, лишь бы как-нибудь заговорить часового, который осмотрительно держался в трех шагах от него, не снимая рук с автомата. Он действительно нес службу.

– Так точно, господин обер-лейтенант, – поднес тот к глазам наручные часы. – Меня предупредили, что сменят только после казни. Не хватает солдат охраны.