Но лишь Крамарчук знал, что в минуты «ритуального омовения», происходившего в любое время года, при любой погоде, Беркут очень сосредоточенно обдумывает план действий. Капитан как-то признался, что в эти минуты вся операция как бы является ему в образах и действиях. Иногда он даже предчувствовал, предугадывал: удастся она или нет.
Да, Крамарчук знал об этом, потому что ритуал появился еще в сорок первом, когда они закладывали свой первый лесной лагерь, только-только начиная создавать ту, первую, «группу Беркута».
– Куда в этот раз, комендант? – возник он возле капитана, как только тот начал растираться полотенцем.
Добровольно взяв на себя обязанности ординарца, сержант уже принес и положил на плоский валун автомат, подсумок с четырьмя рожками, нож и запасной пистолет командира. Когда Беркут выезжал на операцию в офицерской форме, автомат, запасные магазины и гранаты всегда находились теперь у Крамарчука.
– Помнишь, я рассказывал о виселице, сооруженной Отшельником?
– Так и знал, что Отшельник уговорит тебя. Потому что начал с меня. Только я тебя тоже кое о чем хотел попросить… – Беркут на минутку прервал растирание и удивленно посмотрел на Крамарчука. – Давай рванем наш дот.
– Что значит: «рванем»? – возразил капитан, одеваясь. Глядя на его подставленное холодному ветру оголенное тело, Крамарчук внутренне вздрагивал.
– Обыденно. Толовыми шашками, приложив к ним пару снарядов.
– Но зачем? Теперь это могила нашего гарнизона.
– Да не сам дот, конечно, – для него понадобятся, как минимум пять тонн динамита, – а все то, что намуровали фрицы. Назло им. А на стене – самыми большими буквами, самой яркой краской: «Гарнизон “Беркута” продолжает сражаться». Чтобы, узнав об этом, твой оберфюрер, или как его там, Штубер и в могиле завопил от ярости.
– Не станем мы взрывать, сержант. Это сделают без нас, уже после освобождения Украины. Пусть те, кто придет сюда вместе с фронтом и кто представления не имеет сейчас о том, как мы, оставленные войсками, сражались в этих дотах, увидят: вот так все это было на самом деле! Вот чем закончилась оборона «Беркута».
Сержант что-то проворчал про себя, потер пальцами заросший подбородок и вновь проворчал:
– Похоже, что и в этом ты прав, – с трудом согласился он, немного поколебавшись. – Они должны увидеть это своими глазами. Только за ребят обидно. Меня все время преследует такое ощущение, будто мы бросили их там на произвол судьбы. Бросили, а сами драпанули. Иногда мне даже не верится, что все они погибли тогда. Вдруг все еще…
– Брось! – резко оборвал его Беркут.
– Понимаю. И все же… Мы должны были остаться вместе с ними. Если уж по справедливости.
– Если по справедливости, – отрубил капитан уже на ходу, – то не мы с ними, а они с нами должны быть сейчас. Вот только не у кого потребовать этой самой справедливости.
19
Дорога была пустынной. Побаиваясь партизан, к вечеру немцы обычно старались убрать с дорог весь транспорт, а при въезде в каждое большое село выставляли у шлагбаумов усиленные посты.
От разведчиков Беркут уже знал, что один из таких постов стоит у Сауличей. И что около лагеря военнопленных очень часто появляются «бродячие» патрули, днем и ночью прочесывающие окрестности села, дабы еще на дальних подступах упредить внезапное нападение партизан. Поэтому на подъезде к посту он приказал остановить машину в низинке, но фары не выключать, наоборот, направить их на постовую будку, а сам, взяв с собой Корбача и Крамарчука, двинулся к шлагбауму.
Появление на дороге машины заинтересовало постовых, но еще больше удивило, что она почему-то остановилась.
Выйдя из будки, немцы оживленно переговаривались, решая: сообщать о появлении машины немедленно или сначала попытаться выяснить, что это за транспорт. Все равно ведь дежурный по штабу полка задаст этот вопрос. Причем им и в голову не приходило, что на этой машине могут прибыть партизаны: откуда у этих лесных бродяг машина?!
Увлекшись, они не заметили, как Беркут с двумя бойцами обошел пост по придорожной низине и, прячась, перебегая вдоль забора от дерева к дереву, приблизился к ним уже со стороны села.
– Что это значит? – резко спросил этот неизвестно откуда появившийся офицер, освещая солдат фонариком. – Почему на посту только двое? Где третий?
– Господин унтер-офицер отлучился, – оробело доложил один из них, ефрейтор, пытаясь сквозь луч фонарика рассмотреть лицо офицера и его звание. – Через несколько минут он появится здесь.
– С ним все ясно. А кто это освещает пост? Что за машина?!
– Пока неизвестно, господин обер-лейтенант, – наконец разобрался со званием ефрейтор, ступив чуть в сторону и пропуская луч мимо себя. – Ждем, когда приблизится. У них что-то с мотором.
– Так подойдите и выясните! Унтер-офицер, – обратился к Корбачу, – вместе с ефрейтором. Только будьте осторожны. Ты все понял, унтер-офицер? – многозначительно спросил он Корбача, чуть-чуть придержав за локоть.
– Так точно, господин обер-лейтенант.
– Так все же: где унтер-офицер? – резко спросил Беркут солдата, как только эти двое ушли. – Только правду, правду! В каком он из домов?