Колокола судьбы

То, что группе Корбача, которого Беркут назначил командиром, до сих пор удавалось каким-то образом уцелеть, показалось капитану чудом. Впрочем, оно имело объяснение. Дом находился на вершине холма, и из окон его видны были все подступы к усадьбе, поэтому всякий раз по глубокому оврагу партизанам удавалось уходить в заросли терновника, посреди которого они заползали в подземелье, подготовленное хозяином еще во времена Гражданской войны.

– Ты сразу же набросился на меня, ты слишком торопился, – шептала Анна, укладывая Анд-рея на плечо и проводя сосками своей груди по его губам.

– Это потому, что очень хотел тебя.

– Неправда, это потому, что очень боялся, что я заупрямлюсь и откажу тебе.

– Сойдемся на том, что очень хотел тебя, но очень боялся твоего упрямства.

– Никогда больше не поступай так.

– Никогда-никогда?

– Мною нельзя насыщаться, как нежной телятиной после Великого поста.

«Очень нежной телятиной», – иронично, потакая собственной вредности, уточнил Анд-рей, однако вслух высказать это не решился. Вслух он сказал:

– Очевидно, пост мой «великий» слишком затянулся. Это был великий военный пост.

– Это не оправдание, Анджей, – молвила она с милым польским акцентом.

Беркуту нравилось, когда она произносила его имя на польский лад. Ему многое нравилось в это девушке: её фигура, её храбрость и воистину солдатская выносливость, умение приспосабливаться к самым сложным походным условиям. Да, Андрей знал, что именно нравится ему в этой девушке, но никак не мог понять, почему до сих пор не влюбился в неё. Может, только потому, что до сих пор не мог забыть другую девушку – Марию Кристич?

– Согласен, это не оправдание, – сказал капитан, когда, пытаясь растормошить его, Ягодзинская повторила своё утверждение. – Зато хоть какое-то объяснение.

– Мною не нужно насыщаться, Анджей! Мною следует наслаждаться; каждой частью, каждой клеточкой моего тела – наслаждаться, – почти по слогам повторила она.

– Божественно. Постараюсь научиться этому, Анна. Но уже в следующий раз. Двое суток блужданий, и две перестрелки с полицаями. Наверно, я слишком устал, чтобы насыщаться тобой еще раз.

– А теперь подумай, сколько ночей, сколько возможностей для таких вот ласк мы с тобой уже упустили.

– Об этом лучше не думать. Чтобы не терзать себя.

– Нет, ты все же думай и терзай себя. Долго-долго терзай. Обещай, что всю оставшуюся жизнь будешь терзать себя за то, что столько ночей по твоей воле мы уже прожили без любви.

– Остаток своей жизни я проведу в терзаниях, – клятвенно пообещал Беркут, чувствуя, что безмятежно засыпает.

– Тебе еще многому нужно будет научиться, Анджей, – шептала полька, касаясь губами его ушка. – Однако первые уроки постараюсь дать тебе уже сегодня.

Беркут пришел поздно вечером и узнал от хозяина, деда Уласа, что Арзамасцев и Корбач остались ночевать в «схроне», как он называл свое подземелье в терновнике. Вот уже вторые сутки, как по окрестностям села шастали полицаи, и Улас очень опасался, что они застанут партизан у него в доме. Появление в нем Анны он еще как-то мог объяснить, выдавая ее за племянницу покойной жены, которая была полькой. А вот объяснять появление двух вооруженных парней ему уже пришлось бы в гестапо. Перед казнью.

Девушка вновь поводила сосками по лицу парня, затем несколько раз прошлась над его губами всем телом, от подбородка до самых интимных мест. А когда почувствовала, что он опять возбужден, улеглась рядом и принялась целовать его губы, шею, грудь, медленно спускаясь все ниже и ниже, пока наконец не раздался тот сладостный стон мужчины, которым он признает себя полностью порабощенным.

Принимая у себя партизан, Улас сразу сказал, что делает это лишь из уважения к Беркуту, который в свое время освободил их село от «сатаниста» старосты и двух его родственников-полицаев, зверствовавших здесь с осени сорок первого. И постелил им обоим в теплой комнатке, одна из стен которой была стеной жарко натопленной печи.

«Дело молодое, – сказал, – поэтому меня не стесняйтесь. Хотите отлюбить эту ночь вместе, так отлюбите её!» И заслужил у Анны «поцелуй благодарности».

Теперь Беркут был признателен хозяину, что тот сумел подарить ему такую женщину и такую потрясающую ночь любви.

– Разве до меня была женщина, которая ласкала тебя так, как только что ласкала я?

– Такой женщины, как ты, у меня не было и быть не могло. – Беркут мог бы сказать, что когда-то давно женщина пыталась «любить» его таким же образом. Но она была слишком опытной для него, курсанта первого года обучения. Поэтому, застеснявшись, он ретировался.

– Если ты женишься на мне, Анджей, я подарю тебе множество таких ночей. Это будут потрясающие ночи, каких не сможет подарить тебе ни одна куртизанка.

– Мне придется серьезно подумать над твоим предложением, Анна.

– Когда будешь очень-очень серьезно думать над этим, то помни, что я не развратная, а… способная. Постель тоже требует таланта. Особого женского таланта. Так вот, он у меня есть. А еще я безумно люблю тебя, Анджей.