Колодцы знойных долин

— А-а-а, — махнул рукой Мырзагали, поворачивая к своему дому. Но сначала прошел к пустому загону с аккуратной копной сена в углу, что осталась после зимы. Постоял у калитки, потом пошел вдоль загона, чувствуя усталость и страшную пустоту вокруг. Он не знал, когда теперь это исчезнет, раньше в такие минуты он уезжал к дочери… Медленно он побрел по улице, направляясь к дому Сагингали — попросить лошадь.

Он нашел тайлака на другой день далеко за Кульсары. Тайлак шел, держа прямо на Мангыстау, и, когда увидел всадника, побежал. Мырзагали пришпорил коня, крикнул: «Э-э-эй!» — и в его крике было больше обиды, чем радости. Вороной пошел вскачь. Но через некоторое время Мырзагали заметил, что тайлак бежит легко и быстро, вытянув длинную шею и высоко поднимая ноги, и конь нисколько не приближается к нему. Прошел час, другой… Вороной дышал тяжело, жилы на мокрой шее его взбухли от напряжения. Он считался скакуном, брал призы на скачках — байгах, но расстояние между ним и тайлаком почти не сокращалось.

До вечера они перемахнули еще несколько холмов и маленькую речку — приток Жема. Ночью прошли высохшие озера Жалпак — место бугристое и дикое.

На этих буграх, на частых подъемах и спусках тайлак начал сдавать. К утру он бежал тяжело, спотыкаясь о кочки и падая на колени. Потом перешел на шаг. Конь догнал его, когда взошло солнце; тайлак шел, весь темный от пота, шатаясь на длинных ослабевших ногах, но шел и не оглядывался. Мырзагали поравнялся с ним и, нагнувшись, схватил за поводок. Усталый конь остановился сам. И тайлак впервые закричал. Он закричал тонко и жалобно, и старик вздрогнул от этого душераздирающего крика и задергал поводок, чтобы сбить плач. Но тайлак не унимался. И Мырзагали спрыгнул на землю, обнял его за шею и тоже заплакал.

4

Старик слег и несколько дней не вставал на ноги. Он не любил обращаться к врачам, и стоило Асиме заикнуться об этом, как он вскипел, накричал на нее. Но врач все же пришел, расспросил, прослушал его.

— Вот, от поясницы… плохо чувствую, — закряхтел Мырзагали. — Контузия ли сказывается с возрастом или простыл на коне. Все кажется, что нет ног. Ощупываю их, а они холодные.

Старуха расплакалась от его слов. Она выглядела моложе и намного крепче Мырзагали. Плечи ее были прямы, и не горбилась она так, как старик. Широко расставленные большие карие глаза на круглом, прорезанном паутинкой мелких морщинок, но еще не поблекшем лице, 2 С. Санбаев прямой некрупный нос и полные губы, — она и сейчас оставалась привлекательной. От старика, моложе которого она была всего на год, ее отличала и медлительность: она, казалось, задумывалась над каждым своим движением, шагом. За этой медлительностью и неуходящей красотой чувствовалась сила, та женская безудержная сила, с которой бог знает как она справлялась. И Мырзагали, видевший все это, жестоко мучился, то впадая в отчаяние, то снова выбираясь из пропасти.

Слова врача не доходили до его сознания, старик смотрел, как Асима слушала его, кивая головой и вытирая слезы.

Она никогда не плакала раньше при старике, может быть, боялась рассердить его, но сейчас не выдержала. Врач ушел, пообещав выхлопотать ему путевку на грязелечение, а старик лежал, раздумывая о чем-то и не двигаясь.

— Перестань плакать, — буркнул он вдруг. — Я так скоро не помру.

— Да кто этого хочет?

Старик молча отвернулся к стенке.

Отвернулся, проклиная себя. Она когда-то изменила ему, но это могло произойти и позже, после того, как он вернулся домой немужчиной. Этого не случилось. Не ушел он из дому, не ушла от него и Асима. Но прошли годы, и он знал теперь, что не прав, ибо жизнь держится не на одном долге. И если он знает это, то почему бы не подумать о спокойствии, которого так не хватает их семье? Неужели он никогда не пересилит себя?.. Он лежал долго, прижавшись лбом к прохладной саманной стене, и изредка по привычке покашливал.

Асима как будто уже успокоилась. Хлопотала у очага, гремела посудой. Приготовив грелку — небольшой мешочек с горячим песком, — она положила ее старику на ноги и села рядом. Старик молчал. Она посидела немного, потом поставила чайник и пошла в магазин…

После отъезда Мырзагали на лечение за тайлаком стала ухаживать старуха. Она выводила его за поселок и путала ему ноги крепкой веревкой. Ей не хотелось оставлять дом пустым, и она не бродила с тайлаком по степи, как это делал Мырзагали. Поблизости травы не было, и тайлак плелся в степь, далеко отставая от верблюдов. Ноги его были в ссадинах, он не наедался на скудной, истоптанной траве, а идти дальше ему было тяжело. Старики ворчали, недовольные тем, что тайлак так мучается, но сними путы, отпусти его со стадом — он опять убежит на родину. Асима старалась облегчить страдания тайлака, Она купила копен двадцать биюргуна, наняла машину в автобазе и перевезла сено домой. Потом ей удалось ку-пить с рук мешков десять овса. И задолго до холодов, еще в самом начале осени, она поставила тайлака в загон — стала откармливать.