Колодцы знойных долин

Теперь верблюжонок уходил на пастбище, привязанный к шее ииген — двугорбой верблюдицы соседа Сагингали. Мырзагали отвязывал его по вечерам, поил, заводил в маленький, наскоро сколоченный загон и, положив руку ему на горбик, подолгу разговаривал. Верблюжонок вел себя смирно, будто привык к его рукам и тонкому ласковому голосу. Он спокойно жевал жвачку и молча слушал Мырзагали. Старик заметил, что верблюжонок ни разу еще не ложился при нем, всегда ждал, когда он уйдет.

Всю осень верблюжонок пасся с двугорбой. Все стали замечать, что верблюжонок ходит, высоко поднимая ноги и ставя их на землю аккуратно, как будто боясь оступиться или споткнуться. Может быть, однажды это и случилось, когда верблюды бежали, а двугорбая волочила его и била по кочкам?.. Никогда в этом ауле не было пастуха, и верблюды уходили в степь и возвращались сами.

Пришла зима, и верблюжонка уже больше не привязывали к двугорбой. Он заметно изменился. Ноги стали еще длинней, и казалось, что верблюжонок весь обсыпан чистым пушистым снежком. Старику поначалу льстили восхищенные возгласы людей, но потом он спохватился, накинул на верблюжонка рваную, грязную попону, чтобы уберечь от дурного глаза.

— Повезло тебе, Мырзеке, — сказал однажды сосед Шолак. Каждое утро старики выходили к верблюдам, давали им сено, поили, убирали навоз и снег. Их дворы имели общую ограду. — Превратится твой верблюжонок через два года в настоящую аруану^[1], и молока в доме будет вдоволь. Я бы обеих инген отдал за такого… Не сейчас, конечно…

— Нехорошие слова говоришь, — холодно ответил Мырзагали, чувствуя неприкрытую зависть в его речах. — Твои две инген приносят приплод по очереди, и жене не приходится обивать чужие пороги в поисках молока…

— Я просто рад, Мырзеке, — перебил его Шолак. — Давно надо бы… давно… Недаром же говорят: «Без скотины двор пуст, без детей дом пуст…»

Сосед довольно рассмеялся, а глаза его так и не отрывались от белого верблюжонка.

Были они давними соседями и в молодости, правда, недолго, но дружили. Оба до войны работали на промысле — на участке мастера Назена и считались лучшими бурильщиками. Мырзагали женился первым, перед самой войной, и Асима осталась беременной, когда он уехал. Она писала часто, и он узнавал по письмам, что Шолак тоже получил повестку и уехал, что родилась дочь и она дала ей имя Макпал, что все труднее живется в Макате.

После ранения он долго не отвечал ей, да и письма от Асимы стали редкостью, а когда его перебросили к японской границе, они перестали приходить совсем.

Он вернулся в сорок шестом, долго пролежав в госпитале после контузии: дочке шел пятый год, и она была вылитый отец. Среди гостей, заполнивших в тот вечер дом, сидел и старый его приятель Шолак — безрукий, располневший. Он отвоевался в первый же год войны, работал с тех пор агентом по сбору шерсти, и, видать, дела его шли неплохо. Вел он себя шумно, развязно, шутил по любому поводу и громко смеялся, и примолк, смешался только тогда, когда Мырзагали долго и в упор посмотрел на него. И гости замолчали, ожидая, что он скажет. Они поняли, что слухи встретили Мырзагали первыми, как и положено. Но он ничего не сказал и ничего не сделал, хотя было видно, что ему. тяжело. И людям стало неловко, словно это они виновны в том, что его жена путалась с Шолаком. А через несколько дней Мырзагали устроился на свою прежнюю работу на промысле…

Теперь он был пенсионером… Мырзагали усмехнулся, вспомнив, как в последние годы ему не давала покоя мысль о том, что надо как-то обзавестись хозяйством. Каждое воскресенье он посещал базар, приценивался к верблюдам, коровам или овцам, но так и не купил ничего. Потом он стал разъезжать в гости к родственникам в другие аулы и поселки. Этим летом Мырзагали гостил у дочери Макпал, затем по новой железной дороге Макат — Шевченко прокатился к далеким родичам в Мангыстау. Оттуда и привез он белого верблюжонка на попутных машинах строителей. Летом невыносимая жара в Мангыстау, и везти верблюжонка было нелегко. Целую неделю разбитыми пыльными дорогами — от колодца к колодцу — добирались они в Макат.

Мырзагали продел руку в дыру попоны, пощупал маленький горбик верблюжонка. Походив по двору, Шолак зашел в дом, и Мырзагали тихо выругался ему вслед. Потом подумал, что Макпал, наверное, обрадовалась бы, услышав о верблюжонке. И старуха и дочь давно хотели Мего-то такого, а он держал только собаку Джульбарса, считая скотину обузой. А оказалось все наоборот. Он как-то незаметно для себя привязался к верблюжонку и теперь целыми днями возился около него.

2