Колодцы знойных долин

— Ты хочешь, чтобы кипчаки сидели дома. Чтобы они под тенью прежней славы занимались скотоводством и тешили жен. Но знай, тень эта горяча, и не всем усидеть под ней. Посмотри на кипчаков, и ты увидишь, что они разучились держать мечи!.. Посмотри на потомков великих саков, каспиев и аланов — они не могут поражать цели, как их великие предки!.. Посмотри на сынов тех, кто наводил ужас на каракитаев и кизилбашей! На их телах редко у кого найдешь ты шрамы, достойные отважных воинов. Нет у монголов неповиновения, и сильны они одной целью. Это слишком большая сила. Я воин, а глаза воина радует не количество скота у его парода!

Он гневно оглядел сидящих и тех, кто стоял у входа, словно перебрал их всех по одному, и не все выдержали его тяжелый взгляд.

— Я Ботакан, и нет воина, который бы противостоял мне, — бросил он им. — И теперь я вождь, и мне быть пастухом, но пастухом ваших успехов и побед, а вам подчиняться мне!.. Подчиняться!..

Вокруг стояла тишина, как в знойный полдень, когда край неба тяжелеет в грозовых тучах. Ничто не шелохнется в степи в такое мгновение: ни трава, ни зверек, ни птица. Разве что тяжело пролетит орел, могучий хозяин степи, распластав мощные крылья и словно в последний раз проверяя царство перед надвигающейся грозой. Притихли у костров. Лишь далекая протяжная песня кипчаков, пасущих табуны, долетала до людей, плескалась в ночи, то затихая, то вновь взлетая…

Медленно заговорил старый вождь племени огуз, покоренного кипчаками. Страшный рубец, тянувшийся через всю его правую щеку — от виска до подбородка, — задвигался в такт его словам.

— Ты прав, Ботакан! — сказал он. — Я был воином, когда люди говорили языком воинов. Мы не знали поражения многие годы, но тогда мы все были равны: и скот и слава были достоянием всех соплеменников. — Он печально потряс головой. — Ты прав, Ботакан!.. Нельзя говорить на разных языках. Тогда приходит поражение…

— Ты прав, Ботакан! — отозвался Отар, сидевший выше старика со шрамом. — Слушай, что тебе скажет Отар, умевший побеждать отважных кизилбашей. Если рядом с землями кипчаков появились беспокойные соседи, кипчаки не должны сходить с коней, пока не откочуют враги или не будут повержены! Так делали мы…

Тогда заговорил широколицый дородный кипчак, одетый в дорогую одежду, и среди людей пронесся шепот.

— Когда на нас собираются напасть, кто посмеет ослушаться тебя, батыр? — сказал он. Прямо сидел он и смотрел в упор в глаза Ботакану, потому что был потомком великого Тохтара, который первым объединил племена и прославил кипчаков. — Но идти воевать в чужие земли и погибать там я не хочу. — Он широко повел белой рукой, перевел взгляд на людей, стоящих у входа, отыскал Самигу, — И никто не хочет!..

Громкими одобрительными криками поддержали его сторонники. Зашевелились воины, оглянувшись на Ботакана.

— Зачем ты повел воинов под Ургенч? — спросил он, повышая голос. — Города пусть защищаются сами…

— Чтобы узнать силу тех, кто завтра придет сюда! — зло ответил Ботакан.

— Ты уверен, что они придут в наши степи?

— Только тот, кто не умеет или не хочет воевать с врагами, может сомневаться!..

Гул одобрения послышался справа, где сидели воины, и рев молодых воинов, окруживших юрту, подхватил его. Казалось, они уже шли под яростные крики на монголов…

Когда стих шум, снова заговорила старуха, монотонно и глухо.

— Они не подошли к нашим пастбищам. Кипчаки пусть защищают свои кибитки. Пусть кости уильцев остаются на своей земле…

— Они пришли бы сюда, если бы смогли взять города! Но города защищаются! — закричал Ботакан. Глаза его потемнели от ярости, и рука вскинулась вверх, словно для клятвы. — Ты родила и вырастила отважных воинов, а воины должны сражаться. И если монголы возьмут города, мы выступим навстречу, и тогда со мной пойдет твой последний сын Сулан!..

И все поняли, что таково решение вождя: встретить врага не на своей земле. И с новой силой взметнулись крики.

Старуха все так же неподвижно стоит у порога. Она оглядывается на выкрикивающих боевые ураны кипчаков, на потрясающих оружием безусых воинов, смотрит на холодное, неприступное лицо Ботакана, на стариков. Она силится понять что-то важное для себя, шевелит сухими втянутыми губами, но не может понять женщина этих воинов, не может постичь необходимость этих войн, где погиб ее муж и где один за другим гибнут ее дети.

— Тот, кто родился воином, — погибнет, — шепчет опа и медленно отходит от порога.

И кипчаки расступаются, не глядя, пропускают старуху и плотно смыкаются вновь.

7