Колодец и бабочка

Единственные, на ком Наташа спотыкалась, – сотрудники почты. Их почтовая магия плохо пробивалась сеятелями разумного-доброго-вечного.

Вот только все это было очень утомительно. «Училка» жрала энергию, как майнинговая ферма.

Дмитрия отчетливо встряхнуло.

– Ээээ… Нет, ну ИЗО, это я все понимаю… В школе у всех было…

Наташа подождала, не последует ли продолжение.

– В своей работе, – сказала она, когда пауза стала затягиваться, – Григорий выражает конкретную, исключительно оригинальную идею. Кроме того, в ходе занятия мы разобрали историю наскальной живописи от острова Калимантан до Сулавеси, где, как вам известно, обнаружен рисунок, возраст которого превышает сорок пять тысяч лет. Наскальная живопись чрезвычайно любопытна как для антрополога, так и для зоолога, не говоря уже о живописцах… Меня, например, чрезвычайно занимает тема эволюции наскального рисунка от палеолита до мезолита.

Всунуть где-нибудь в середине речи «как вам известно» – непременный пункт программы. Произнесено должно быть тоном глубочайшего сомнения в том, что оппоненту известно, как ложку подносить ко рту и вытирать зад. Не говоря о чем-то большем.

– Вы готовы поддержать с Григорием эту тему? Обучить, заняться его развитием?

Дмитрий усмехнулся, пытаясь отстоять позиции:

– Ну вы так с ходу коней погнали…

– Тогда каждому из нас лучше заниматься своим делом, – отчеканила Наташа. – Я буду педагогом изобразительных искусств, а вы… Не знаю, впрочем, кем вы трудитесь…

Щепотка плохо скрытого отвращения. Чтобы собеседника ошпарило невысказанным продолжением:

«…живодерствуете или “Пятерочку” охраняете, чтобы пенсионерка три карамельки не унесла в ридикюле».

Бой был закончен. Противник разбит и уполз в кусты.

Наташа сдержанно попрощалась с Татьяной. Вышла в вечернюю прохладу.

Настроение было испорчено безвозвратно.

Даже понимая, до чего это глупо, Наташа все равно ощущала себя преданной. Татьяна не защитила их тихое зарождающееся сестринство. Пустила злобного козла в маленький вышитый садик, и он затоптал и розы, и лилии, и трепетный синий вьюнок. Что ты мелешь, говорила себе Наташа, почему она должна была предпочесть чужую тетку родному мужу? Ты ушла – и больше не появишься в ее жизни. А с мужем она пятнадцать лет прожила, детей вон растят… Вместе, между прочим! А не то, что некоторые.

Некстати вспомнилось, как мать после ухода Стаса упрекнула ее: «Эх ты, кулема! Не удержала мужа!» И, как всегда, слезы хлынули непроизвольно, будто краник открутили где-то в голове, причем за левым глазом почему-то больше, чем за правым. «Не удержала…»

Ну всё, всё, сказала себе Наташа. Ну что ты. Столько лет прошло, а все ревешь как маленькая. По мужу не плачешь: отпустило. И по ребенку тоже: прошло, отболело. А как мамины слова всплывают в памяти, так сразу ты не человек, а размазня. Ну довольно: порыдала – и будет. По утверждению некоторых ученых, женщины плачут три с половиной раза в месяц. Предлагаю считать этот раз за половину. Остался приличный запас!

Она бормотала ерунду, забалтывала саму себя. Если мама не утешает своего взрослого горюющего ребенка, нужно на время стать мамой самой себе, – это Наташа Горбенко осознала в двадцать семь лет. Выделить из себя, как амеба делением, заботливого доброго взрослого. Иначе слезы твои из пустой соленой водицы превратятся в кислоту. Станут разъедать тебя изнутри и снаружи.

А потом ты просто разучишься плакать.

Наташа видела женщин, не способных исторгнуть из себя ни единой слезинки. Бесстрастных, как идолы. Выносливых, жилистых, закаленных. Буднично несчастливых.

Ей не хотелось становиться такой.

Глава пятая

1

На обратном пути Бабкин затащил Макара к себе. Протолкнул он эту идею под соусом «обсудим дело, заодно накормлю тебя ужином, так и быть». Но еще от лифта они услышали, как заходится в плаче младенец.

Маша ходила по квартире с Алисой на руках, декламируя вслух «Мцыри». Время от времени девочка затихала, словно пыталась уловить смысл поэмы, но убедившись, что ничего хорошего с героями по-прежнему не происходит, снова принималась голосить.

Увидев Илюшина, Маша просияла. Всучила ему младенца, пообещала, что ужин будет через десять минут, и увлекла Сергея на кухню. На кухне Бабкин велел жене сидеть ровненько, а сам встал к плите.

Через три минуты после того, как Макар взял ребенка, в квартире наступила тишина.

Никто из них так и не смог найти объяснения этому феномену. Бабкин прошерстил Интернет, из любопытства советовался с педиатрами… Безрезультатно. Почему плачущий ребенок затихает, едва оказавшись на руках у Макара, так и осталось загадкой.

Сергей предпочитал называть это чудом. Сам Илюшин, когда эта особенность стала очевидна, выглядел озадаченным, но не более того. Успокаивается – и слава богу.

Как-то раз Бабкин имел неосторожность насесть на Макара в попытках добиться внятного ответа.

– Должно же быть у тебя хоть какое-то объяснение! У нее колики, а она бац – и перестала реветь. Как так?

– Объяснений у меня даже два, – сказал Макар.

– Наконец-то! Внимательно слушаю.