Колибри

Однако стоило Марко Каррере упомянуть своё игроцкое прошлое и желание освежить навыки, как перед ним вдруг открылась тёмная сторона жизни Дами-Тамбурини. Впрочем, с самого первого визита по приглашению, скажем так, типа B он понял – что-то здесь не сходится: сторона эта оказалась вовсе не такой уж тёмной – скорее, чуть более пряной вариацией гламурного шика типа А. Единственное отличие заключалось в том, что в зале возникали рулетка и стол для баккара, служившие гостям центром притяжения. Вот только играли здесь как-то рассеянно: больше болтали, шутили. Сплошь любители, дилетанты: не было в них азарта, не было серьёзности; многие вообще являлись будто не в царство порока, а на светский раут типа А, и даже тот факт, что Марко приехал с гамаком, который вместе со спящей малышкой установил в отдельном кабинете, был воспринят с умилением. Собравшиеся выглядели расслабленными, в воздухе не витал запах краха, гибели, а ведь именно этого запаха Марко не хватало с тех самых пор, как он бросил ошиваться за игровыми столами: без этого он не чувствовал радости – но главное, вертелось у него в голове, без этого заведению никак не быть на слуху. А потому, выстроив цепочку умозаключений, аналогичную тем, что приводят учёных к доказательству существования незримого через доказательство невозможности его несуществования, Марко Каррера убедил себя в неизбежности существования приглашений типа C.

По сути, фиктивная игра типа B нужна была лишь затем, чтобы прикрыть игру настоящую – в частности, путём вовлечения в неё высокопоставленных полицейских, сотрудников финансовой гвардии и прокуратуры, которые, почувствовав вкус роскошной жизни, несомненно сделали бы всё возможное, лишь бы не дать силам правопорядка вломиться в игорный притон, столь часто ими посещаемый. Впрочем, посещали они не что иное, как симулякр притона, созданный специально ради прикрытия. Другим же его щитом была тотальная секретность приглашений типа C.

За этими защитными рубежами заведение вполне могло позволить себе быть именно таким мрачным и брутальным, как хотелось Марко Каррере. Светская жизнь его более не интересовала, ему нужен был только дикий, рвущийся из груди рёв, способный заглушить терзания разума об упавшей до нуля самооценке, этой метке обречённых; об отчаянных попытках вытеснить скорбь мерзостью и непристойностью – и радости осознания, что грядущие адские муки им теперь и в самом деле заслужены.

Отныне игра шла всерьёз, вплоть до того, что все участники, независимо от того, знали они друг друга или нет, обязаны были пользоваться вымышленными именами. Сам Дами-Тамбурини, отъявленный патриот своей контрады, звался Драконом. Некий заместитель прокурора из Ареццо, единственный прошедший дальше из всей облачённой в мундиры компании посетителей вечеринок типа B, – Отчаянный; чувственная пышногрудая жена немецкого консула во Флоренции – леди Оскар; симпатяга-ресторатор из Сан-Кашано-ин-Валь-ди-Пеза с родинкой в ​​форме Африки на шее – Рэмбо; 90-летний бывший министр Первой республики – Машина. Были также игроки, которых Марко не знал, и потому они оставались для него всего лишь Эль Патроном, Джордж Элиот, Пульчинеллой, Прерванной жизнью, Негусом, Филипом К. Диком, Мандрагорой – и от них, как положено, за версту несло крахом: рассыпанная по плечам перхоть, взмокшие лбы, ослабленные галстуки, невротический кашель, безумные суеверия и дикие взгляды одержимых, готовых поставить больше, чем могут проиграть. Нотариус Маранги не играл, зато обеспечивал быструю и юридически грамотную передачу прав собственности на движимое и недвижимое имущество, в чём время от времени возникала необходимость; врач Зорро же, напротив, поигрывал, но всегда был готов оказать первую помощь при инфарктах, апоплексических ударах и обмороках. Для Марко Карреры это означало, что заведение его устраивает. И то, что стараниями Дами-Тамбурини оно оставалось подпольным, его тоже устраивало. И тот факт, что право играть он заработал лишь своей бесцеремонностью, почти граничащей с шантажом, Марко тоже устраивал. Ему удалось обнаружить тот момент своей жизни, за которым, как в финале песни Джони Митчелл, когда стихает даже мяуканье гитары, оставался только волчий вой. Так что заведение его полностью устраивало.

Оставленная Марко Каррерой в кабинете Мирайдзин вела себя так, как и положено: спала. Время от времени он заходил её проведать и, если вдруг обнаруживал проснувшейся, задерживался на некоторое время, покачивая гамак, пока она снова не засыпала, а после возвращался играть в зал; и играя, как и в юности, выигрывал. В рулетку, в баккара, в техасский холдем – он выигрывал почти всегда, но, главное, независимо от того, выигрывал он или проигрывал, малышка в гамаке была чудесным предлогом в нужный момент выйти из игры – чего игроки обычно не делают, – и в этом была его настоящая сила. В конце концов, он не искал способа одним махом вернуть свою жизнь в привычное русло. Он искал повод жить дальше.

Теперь его звали Ханмокку.

Взгляды материальны (2013)