Колдун моей мечты

От этого сладостного томления и предвкушения близости голова кружилась ещё сильнее. А интимная обстановка комнаты, полумрак, разбавленный пламенем ритуальных свечей, не оставляли мне даже шанса на отступление. Да, наверное, будь мы сейчас где‑нибудь на одной из шумных площадей Рима, посреди сотен людей, всё равно не смогли бы оторваться друг от друга, прервать очередной безумный поцелуй.

Страсть, сдерживаемая в течение стольких дней, тщетно подавляемая обидой и гневом, вырвалась наружу, сметая последние преграды. Возможно, потом я об этом ещё пожалею. Но сейчас мне хотелось одного: чтобы мы — две упрямые, чёртовы половинки — наконец‑то стали единым целым. Хотя бы на короткое мгновение остались вместе.

Поняв, что отталкивать его никто не собирается, ведьмак решил и дальше проявлять инициативу. Сначала уложил меня на подушки, в изобилии разбросанные по ритуальной. Стащил футболку с себя и занялся моей.

Момент собственного раздевания я как‑то пропустила, поглощённая созерцанием такого желанного для меня сейчас тела. Когда последняя кружевная деталь нехитрого туалета увенчала горку одежды, приподнялась на локте и, сгорая от предвкушения, провела подушечками пальцев по твёрдой ведьмовской груди. Салвиати тем временем нежно целовал мои губы, будто пробуя их на вкус, и от этого лёгкого, почти невинного поцелуя, его хотелось ещё сильнее.

Скользнула ладонью по плечу своей, как оказалось, совсем не ледяной половинки, очертила большим пальцем тёмный узор татуировки. Окончательно осмелев и желая намекнуть, что пора бы нам двигаться дальше, потянулась к ремню на джинсах и попыталась справиться с металлической пряжкой.

— Тише… Тише, нетерпеливая. — Ведьмак решил сам разобраться с ремнём. Отстранился, чтобы быстро избавиться от оставшейся одежды, и снова склонился надо мной. — Мы никуда не спешим.

А дальше всё перемешалось. Прикосновения его губ и рук, жадно исследовавших тело. Страстный шёпот, сводящий с ума, перемежавшийся с чувственными поцелуями.

Кажется, в порыве страсти меня назвали «любимой» и несколько раз объявили «своей». Я тоже что‑то шептала, как заклинание повторяла его имя, чувствуя, как с каждым новым движением наших тел меня всё стремительнее поднимает к пику блаженства. Которого мы достигли вместе. Благо Габриэль не растерялся и накрыл мои губы своими, вовремя заглушив уже готовый сорваться стон. Ведь где‑то поблизости вполне могли оказаться Сандро или Катарина…

— Оказывается, проводить с тобой ритуалы может быть очень даже приятно, — уже потом, нежась в его объятиях, пробормотала я.

— Значит, обязательно повторим. — Габриэль снова склонился надо мной с явным намереньем поцеловать и вдруг поинтересовался: — Что там с твоим элегантным платьем? Купила?

— Угу, — кивнула осторожно, гадая, к чему бы он это спрашивал.

— Тогда предлагаю его обновить. У тебя ведь нет на вечер планов?

Заглянув в эти хитрющие глаза, в которых сейчас плясали смешинки, с улыбкой произнесла:

По — моему, нет.

— Тогда с меня ужин. Я тебе и так уже должен несколько свиданий.

Ведь может же, когда захочет, быть милым. Об этом я ему и сообщила, потянувшись за футболкой. Правда, добралась до неё лишь с третьей попытки. Когда он меня всё‑таки отпустил.

Вот что значит магнетическое притяжение половинок.

Глава 21

Ворон, уснувший на крыше старого склепа, тревожно встрепенулся и снова замер, будто бы к чему‑то прислушиваясь. Недовольно каркнул пару раз, явно пеняя неизвестному на то, что его сон так неожиданно прервали.

Лениво взмахнув крыльями, птица взлетела над остроконечной крышей и, описав над усыпальницей круг, опустилась на плечо коленопреклонённой девушки. Вот уже несколько веков это каменное изваяние охраняло вход в последний приют всех ведьмаков рода Салвиати. Голова девушки, укрытая капюшоном, была скорбно опущена, а по серой щеке, рассечённой трещиной, медленно стекала, словно слеза, одинокая дождевая капля, оставляя на камне влажный след. Сидя на замшелых ступенях у самого входа в древнее сооружение, девушка, казалось, оплакивала покинувших этот мир колдунов.

Ворон, на сей раз каркнув уже не столь возмущённо и не так уверенно, повернулся к двери, представлявшей собой тяжёлую гранитную плиту. Чёрные бусины — глазки неотрывно смотрели, как клубы едва различимого тумана просачиваются сквозь гранит. Стелясь по шероховатому камню, оплетая выбившиеся из его трещин сорняки, молочное марево стекало вниз. Укрыло ступени, лизнуло подол широкого, ниспадавшего фалдами плаща девушки и, точно указывая кому‑то дорогу, поползло по дорожке меж мрачных статуй и белесых надгробий.

Сонную тишину кладбища разрезал громкий птичий крик. Испугавшись чего‑то, старый ворон, несколько раз шумно взмахнув крыльями, взвился в чёрное, будто затянутое копотью, небо и полетел прочь от пропитанного магией места.

Не увидел он, как дверь, ведущая в склеп, с тихим скрежетом отворилась. Как одна из надгробных плит дрогнула, словно некто или нечто с силой ударил по ней изнутри. Медленно, точно нехотя, та сместилась в сторону, открывая перед давно обретшей покой душой путь в мир живых.