Колдун

Сквозь дрему он услыхал, как пришла Лина. Бесшумно прошла она по комнатам, остановилась над ним, долго стояла, затем села на пол перед кроватью. Ее совсем не было слышно, даже дыхания. Потом она поднялась, укрыла его чем-то и также беззвучно удалилась. Он так и не открыл глаз. «Все, — думал он, засыпая, — все, Лина, ничего уже не изменишь...»

И опять ему приснился этот вечный цветной сон. И снова у березы стояла Она, и лицо ее было сурово и строго.

— Я вызвала тебя в последний раз, — сказала Она, хмуря брови. — Если и теперь не поймешь, то никогда больше не будет у тебя этой рощи.

Петр увидел рассыпанные по земле фигурки, которые недавно показывал журналисту и конопасам, и среди них тот самый корень лиственницы, над которым так много думал.

— Зачем ты все это сделал? — спросила Она.

— Я так чувствовал.

— А как думал?

— Я не думал, а только чувствовал. Ведь искренность в искусстве...

— Ты считаешь, что когда не думаешь, а только чувствуешь — это и есть искренность? А почему ты произнес слово «искусство»? — Она хлопнула в ладоши — появился знакомый Петру старичок. — Лекарь! Убери эти пустяки, они даже в наши Камеры Капризов и Лазареты не годятся.

Фигурки вместе со старичком исчезли, на земле остался только один лиственничный корень.

— Ты увидел в этом пример? — Она указала на корень.

— Почувствовал.

— Пример чего?

— Произвольности... Свободности... Несвязанности движений, линий... Это много выражает...

— О, до чего же ты слеп! Ведь в линиях этого корня величайшая осмысленность. Слышишь? — осмысленность, смысл, мысль. Не на гармонический твой круг он натыкался и извился от этого, как ты вывел, а искал, да будет тебе известно, благодатную почву. Он стал таким в результате этих поисков, — чтобы рациональнее добывать соки земные, пропитание свое, чтобы жить, одним словом. Он достиг своей совершенной, рациональной формы. Разве ты не понял, зачем я тебе показала эти несколько залов своей сокровищницы?

— А где же остальные залы, в которых не так?

— Вот они! — Она повела вокруг себя рукой. — Вот он, один из этих других залов, где не так, — роща эта. Ты не знал?

— Да, природа — опытный художник. Но и она ищет другие, более совершенные формы.

— Природа не художник. Она — труженик, работник, делатель, она не творит, а созидает, она — Великий Рационалист: все в ней обусловлено, лишнего нет. Разве для того она выделила тебя, человека, дала тебе дерзающий разум, чтобы ты стал ее нахлебником, ленивым подражателем и ничего более? Ведь ничто другое в природе, ни одно из ее созданий не наделено дерзающим разумом, только ты. Чтобы ты делал искусство и им постоянно утверждал свою самостоятельность. Когда твой древний сородич впервые нацарапал на камне оленя, природа затаилась: это был великий опыт. И твой сородич нарочно — разумно и осмысленно — удлинил ноги своего оленя, вытянул и изменил рога, придал ему стремительность, нарочно, а не по неумению, изобразил его таким, каких в действительности не бывает: он не захотел списывать с природы, он понял свое назначение и поэтому захотел показать своего оленя, чтобы доказать свою самостоятельность. Так проявился его дерзающий разум, и природа благословила твоего сородича: опыт удался... Вы умиленно называете это примитивом и уже и тут приступили к списыванию, полагая, что докопались до истины наконец. А это ведь всего-навсего — Пример: пример дерзания и поиска, самостоятельности дерзания и осмысленности поиска.

— А зачем природе, — осторожно спросил Петр, — если она Великий Рационалист, зачем ей понадобилось сотворить, вырастить этот дерзающий разум?

— Затем, чтобы избавить себя от избытка сил.

— Ну вот, она избавила. А что будет потом?

— Потом она защитится тобой от избытка слабости, когда таковой наступит. Поэтому она и не страшится твоей самостоятельности — твори! Она учит тебя главному — искренности, непосредственности, но не списыванию с себя. Природа — твой учитель, а твоя нива — жизнь. Вот что тебе должен был бы сказать этот некрасивый корень и те мои залы.

— Как же мне найти... как найти... есть ли она, — пробормотал Петр, чувствуя огромную тяжесть от Ее слов.

— Разомкни круг, — тихо ответила Она. И стала отдаляться и тускнеть.

— Погоди! — закричал Петр, боясь, что Она исчезнет и он не узнает главного. — Почему ты встретила меня здесь, а не в том домике?

— Домик на краю рощи, а у рощи нет края...

— Не может быть!

— А ты уверен, что там тебя ждала я?

— Да! Ты! Уверен!

Она засмеялась, и он вдруг увидел, что у Нее лицо Лины, а в лесу эхом на тысячи голосов разнеслось:

— Сероглазка... Сероглазка... Сероглазка...

И он сильно вздрогнул и проснулся.

10

Он был один. Была яркая лунная ночь. Резкие тени лежали на полу и стенах. Откуда-то плыла приглушенная песня. Голос был знаком.

Петр встал, и неслышно открыл окно во двор, и замер: совсем близко от него, в ночной рубашке, вся залитая лунным светом стояла Лина. Волосы ее были распущены, она стояла, облокотясь на изгородь, и смотрела вверх: вокруг лунного диска светился большой желтый круг. Она пела.

Там за лугом зелененьким,

Там за лугом

Зелененьки-и-им...