Колчак

Тут же, однако, выявились проблемы внутри Белого движения. 23 ноября из Читы на имя Вологодского пришла телеграмма от атамана Семёнова. Он сообщал, что не может признать Колчака верховным правителем, поскольку Адмирал, как говорилось в телеграмме, находясь в Харбине, не давал ни оружия, ни обмундирования Особому маньчжурскому отряду, который вёл неравную борьбу с «общим врагом родины». Атаман заявлял, что на пост верховного правителя он рекомендует Деникина, Хорвата или Дутова – «каждая из этих кандидатур мною приемлема».

В тот же день от Семёнова пришла ещё одна телеграмма – настоящий ультиматум: если в течение 24 часов не будет получено сообщение о передаче власти одному из указанных лиц, атаман объявит об автономии Восточной Сибири.[1013] Семёнов, как видно, решил использовать перемену власти в Омске, чтобы приступить к осуществлению своего плана выделения части Сибири из России.

К делу был привлечён Дутов, который послал Семёнову длинную телеграмму, упрашивая признать власть Колчака. Переговоры по прямому проводу с атаманом и его подручными вёл генерал Б. И. Хорошхин, председатель Совета Союза казачьих войск. Он напирал на казачью солидарность: все казачьи войска на Востоке России уже признали верховного правителя, и только Семёнов «отделяется от общей семьи». Семёнов, однако, продолжал гнуть своё. Задерживая правительственные грузы на железной дороге, нарушая телеграфную связь, он давал понять, что в его силах вообще порвать сообщение с Дальним Востоком.

Однажды, вспоминал Гинс, он сидел на заседании Совета верховного правителя (новый орган, созданный с приходом к власти Колчака). В кабинет вошёл «изящный и статный полковник с симпатичной наружностью». Это был Лебедев, недавно назначенный на пост начальника Штаба верховного главнокомандующего. Он сказал, что только что говорил с Семёновым по прямому проводу и поставил перед ним вопрос: «Признаёте ли вы власть Адмирала?» – «Не признаю», – отвечал атаман. Тотчас же было решено объявить действия Семёнова «актом государственной измены» и отрешить его от всех должностей. Это было оформлено приказом № 61 от 1 декабря 1918 года.[1014]

Мера была явно поспешная и непродуманная. О подписании и отсылке приказа не сообщили даже Хорошхину. Генерал был поставлен в неудобное положение, когда узнал об этом от самого атамана. Семёнов заявил, что после телеграммы Дутова он хотел было «предпринять благой выход», но теперь этот выход «забаррикадирован» самим Адмиралом, и он не знает, «какой можно предпринимать ещё выход». Что же касается задержки грузов, добавил атаман, то это клевета, и «все лучшие силы казачества Востока» не верят Колчаку.[1015]

Решено было предпринять против Семёнова карательную экспедицию. Генерала Волкова отправили в Иркутск с приказом собрать там войска и двинуть их на Читу. Местные казачьи отряды, юнкера, солдаты гарнизона – вот всё, что удалось собрать Волкову. С этим не очень внушительным воинством он был задержан японцами близ Байкала. Они заявили, что не допустят в Забайкалье военных действий. Вообще же в этом конфликте Семёнова поддерживали японцы, Колчака – англичане, а французы занимали уклончивую позицию.[1016]

Конфликт затянулся и долгое время оставался неурегулированным. Омским властям приходилось терпеть бесконечные бесчинства Семёнова и его подручных: полные и частичные реквизиции грузов на железной дороге, в том числе военных, перехватывание правительственных телеграмм, вмешательство в действия администрации железной дороги, выемки денег из отделения Государственного казначейства, обыски и грабежи пассажиров, а также расстрелы на месте тех, кто был признан «большевистским агентом» (чаще всего гибли невинные люди).

* * *

Декабрь 1918 года выдался морозным. Адмирал ездил по Омску в лёгкой солдатской шинели, инспектировал войска, выступал перед солдатами. Когда ему посоветовали одеваться теплее, он резко ответил:

– Пока наши солдаты ходят раздетыми, я о себе заботиться не имею права![1017]

Судя по дневнику Вологодского, Колчак слёг около 11 декабря. У него обнаружили запущенную форму воспаления лёгких.[1018] Болезнь длилась долго и протекала тяжело также и потому, что верховному правителю «мешали» болеть то некоторые настырные личности, то разыгравшиеся в Омске драматические события. Сказывалась и бытовая неустроенность.

С конца ноября он перебрался в здание Главного штаба. Жить в этом муравейнике среди постоянно снующих людей было беспокойно и неудобно. В начале декабря было решено отвести под резиденцию верховного правителя дом купцов Батюшкиных – тот самый одноэтажный особняк на берегу Иртыша, в который не пустили Болдырева. Пока оттуда выезжало Министерство снабжения, пока здание ремонтировалось – Колчак заболел. В необжитой ещё дом пришлось въезжать с температурой и в полуобморочном состоянии. Первыми, кого принял Колчак в новой резиденции, были французские представители – Реньо, с которым он ехал осенью во Владивосток, и генерал Жанен, старый знакомый ещё по императорской Ставке, которого он почти позабыл.